Маска: история Меллисы де Бриз
Шрифт:
В пять часов вечера карета остановилась в переулке Аркебузьеров, на углу улицы де Турнель.
В пять минут шестого из дверей бывшего герцогского особняка вышли две знатные дамы: блондинка под вуалью и жгучая молоденькая брюнетка. Блондинка была в золотистом платье цвета спелого колоса, а брюнетка в голубом с фиолетовым. (Меллиса не могла надеть красное платье, зная, что ей предстоит соседство с алой мантией кардинала).
Дамы сели в карету; великан-мавр захлопнул дверцу и вскочил на запятки. Указания куда ехать не последовало, однако экипаж уверенно покатился по улицам.
В двадцать минут шестого он выехал на Медвежью улицу, а без четверти шесть, сверившись с колокольным перезвоном парижских церквей, уже катился по Малым Полям, приближаясь к Пале-Роялю.
Аудиенция была назначена ровно на шесть часов. Лоранс рассчитывала подождать в приёмной, главное, не опаздывать. Когда они с Меллисой шли вслед за бравым гвардейцем к дверям кабинета его высокопреосвященства, Лоранс успевала отмечать знакомые лица и кивать в ответ на приветствия.
Меллиса ничего не видела. Но у самых дверей, в приёмной, неожиданно тоже столкнулась со знакомым. Высокий господин при шпаге нервно вышагивал из угла в угол. Вероятно, он также не любил ждать, а находился здесь уже довольно давно.
— Добрый вечер, месье Лигар.
Граф резко обернулся на голос Лоранс. У Меллисы сейчас не хватало духу шутить. Дю Гартр склонил голову набок и смерил их неожиданно приветливым взглядом. Потом снова нахмурился.
— Я думал это с вами беседует Монсеньор. Оказывается — нет?
— Как видите, дорогой граф. Мы прибыли только что. А вашу аудиенцию задерживают?
— На полчаса.
— Вероятно срочные известия государственной важности.
— Вероятно.
Дю Гартр оказался способным вести светскую беседу еще две или три минуты. Потом он замолчал и вновь принялся кружить по приёмной, как самый настоящий тигр. Лоранс вместе со своей протеже уселась на скамью у стены и, казалось, не испытывает никакого волнения. Но по тому, как загорелись ее глаза, когда дверь кабинета открылась, стало ясно, что маска спокойствия — только маска.
Из кабинета вышли, на ходу кланяясь, два господина, оба в серых камзолах, оба держали свои шляпы в руках. Но по походке и осанке можно было различить, кто из них главный, кто подчинённый. Этих господ проводили, а из кабинета выглянул кавалер в черном — секретарь его высокопреосвященства — Жак Молин, (ставший милостью Монсеньора виконтом де Ле-Ренси).
Секретарь окинул цепким взглядом особ, ожидавших в приёмной. Его физиономия на миг исчезла за дверью и появилась снова. Дю Гартр остановился. У него глаза стали как два кинжала, когда в дверях снова вынырнул Ле-Ренси. Граф угадал, что его аудиенция откладывается еще на полчаса или около того. Так и есть: секретарь поманил жестом Лоранс.
Две красавицы чинно направились к дверям кабинета. Меллиса слышала, проходя, как у нее за спиной лязгнули клыки тигра. Но ни на ее самочувствие, ни на решение кардинала эта мелочь уже не могла повлиять. Дверь бесшумно закрылась.
Меллиса не сразу разглядела хозяина кабинета, хотя его одежда была очень яркой и должна бросаться в глаза. Но Монсеньор сидел за письменным столом столь спокойно и неподвижно, что казался картиной. На фоне тёмной портьеры он выглядел своим собственным портретом, кисти великого мастера. Но неуловимое движение — движение глаз, повернувшихся в их сторону — нарушило статику. Кардинал ожил, а две женщины склонились в глубоком реверансе. Меллиса держалась позади своей старшей подруги и понятия не имела, как вести себя в такой ситуации.
Монсеньор поприветствовал их; попросил подойти поближе. Он задал несколько вопросов о делах в Италии, но Меллиса ничего не понимала в его разговоре с Лоранс. Она очнулась только тогда, когда Монсеньор спросил:
— Как зовут нашу юную очаровательницу?
Меллиса услышала в ответ свое имя, хотя была уверена, что не раскрывала рта.
— Мадемуазель всегда столь робка? — иронично спросил Ришелье.
— О, нет, Монсеньор! — горячо возразила Лоранс, сдерживая улыбку.
Меллиса очень одобрительно кивнула, подтверждая эти слова.
Кардинал слабо усмехнулся и легко отодвинулся от стола вместе с креслом.
— Подойди ближе, дитя, — позвал он Меллису.
Она нерешительно обошла стол вокруг и приблизилась к человеку в красном. Тут посетительница увидела, что на коленях у кардинала, развалившись на пурпурной мантии государственного значения, возлежит толстый пушистый кот.
Меллиса мигом перестала бояться. Кардинал смотрел на нее сбоку. Меллиса стояла теперь очень близко и волей-неволей могла хорошо рассмотреть и его лицо и руку с алым перстнем, небрежно поглаживающую голову кота.
Возможно, с точки зрения безмозглого мраморного Аполлона, Ришелье не был образцом красоты. Но Меллисе он очень понравился. У кардинала худое умное лицо, подвижные брови, острая бородка и завитые усики, придающие чертам его лица что-то лисье. Выражение хитрое и достаточно весёлое. По крайней мере, сейчас.
У него очень странные руки с длинными белыми пальцами. Меллиса уже видела где-то такие пальцы, тоже с кольцом. Тонкая и нежная кисть совсем не выглядит женственной. Ясно чувствуешь, что эта рука — капкан, и силы в ней, возможно, побольше, чем в пудовом кулаке какого-нибудь признанного силача.
У кардинала и уши острые, как у лиса, плотно прижатые и немного вытянутые вверх. Наверно, и слух превосходный.
Говорит его высокопреосвященство тихо; голос не слишком низкий, но очень приятного тембра. Главная сила, конечно, в его взгляде. Меллиса подумала, что таких глаз обязательно должны бояться. Эти карие глаза то смотрят внутрь и тускнеют, как у дремлющей змеи, когда кардинал размышляет, а то, вспыхивая, прожигают человека насквозь. Он мог повелевать людьми, это ясно читалось у него на лице.
Арман-Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, кардинал и первый министр Франции, заслужил титул Великого кардинала не просто "при жизни", а практически одновременно со своим восшествием на министерский пост. Ришелье было сейчас всего сорок лет, неудивительно, что он понравился такой маленькой язвочке, как Меллиса. Кардинал в совершенстве владел искусством очаровывать собеседника, когда хотел; и не колеблясь пускал в ход ледяную твёрдость, когда это было необходимо.
Говоря совсем просто, Ришелье был великим политиком и вёл себя именно как великий политик. Именно поэтому, а вовсе не по доброте душевной, он разрешил Меллисе погладить своего кота.