Маска красной смерти
Шрифт:
Мать и отец поворачиваются, чтобы посмотреть на Эллиота — племянника принца. Тот не пытается их запугать своей злостью.
— Вы отдали знания моему дядюшке, и он спрятал их, — говорит он.
— Если вам больше ничего не требуется, я вернусь на пост, — курьер нервничает. Уходя, он поднимает розу, которая выпала из букета Эллиота, и протягивает мне. — Спасибо, — шепчет он. — Моя дочь ... было так щедро с вашей стороны попытаться.
Мы молчим, пока он торопливо идет по плитке пола к своему креслу в
— Вы все еще можете помочь, сэр, — говори Эллиот. — Вы могли бы отдать мне чертежи. Я бы нашел способ их распространить.
— Ты знаешь, что я не могу этого сделать, — резко говорил отец. — И ты знаешь причину.
Я перевожу взгляд с одного на другого. Бумаги царапают мою руку. Я готовлюсь сделать то, что отец не станет. И я знаю, что это неправильно.
— Я делаю все, что могу, — говорит отец. — Твои друзья-изобрататели могут привести меня к присяге за это.
Эллиот кивает. Отец отворачивается так, будто не хочет признавать понимание Эллиота. Его голос горек.
— Существует то, что мы никогда не сможем сделать. Не тогда, когда люди разрушают... — плечи отца опускаются. Он неуклюже заходит в свою лабораторию. Дверь не хлопает. Двери в Аккадиан Тауэрс никогда не хлопают.
— Нам нужно идти, — говорит Эллиот, грустно улыбаясь. — Никто из нас не может сделать что-либо для спасения человечества этим вечером, — его рука мягко сжимает мое запястье, опровергая сказанное.
Я отдаю розу, которую держу, матери. Она уже поставила остальные в вазу. Я хочу что-нибудь ей сказать. «Пока», или «все будет хорошо», или, может быть, даже «я тебя люблю», но она увлечена цветами.
Эллиот наклонялся ближе к ней, когда мы делаем три шага к двери.
— Было приятно увидеть вас снова, Катрин, — мягким голосом произносит он.
Глаза матери быстро перемещаются с меня на Эллиота, и обратно ко мне. Она качает головой, словно говоря, что ей видеть его снова неприятно, но она же не может сказать так. Она взволнована. Очевидно, они раньше встречались.
— Твоим родителям я не нравлюсь, — говорит Эллиот, когда мы спускаемся в холл. Я пытаюсь сказать что-нибудь приятное, но он не дает мне ни шанса. — Я привык к этому. Я редко нравлюсь родителям.
Я могла бы спросить, многих ли девушек он зовет с собой, но он может подумать, что меня это волнует. Потому вместо этого я спрашиваю:
— Твои люди все еще внизу?
— Еще на несколько дней. Я оставлю нескольких, чтобы присмотрели за тобой и моей матерью. И за Эйприл, конечно, когда она вернется.
Мы добираемся до запертой двери, ведущей на крышу. Я привыкла ею пользоваться каждый день, пока не приехала Эйприл. Она думала, что защищает меня, вешая на дверь тяжелый серебряный замок.
Эллиот отпирает дверь и посылает мне маленький кивок, чтобы я проходила.
— Зачем цветы? — бросаю я через плечо.
—
— Отдать мне розы?
— Да, потому что я страстно влюблен в тебя, — говорит он.
Я фыркаю.
Он смеется.
— Чем больше я кручусь вокруг тебя, тем меньше твои родители будут спрашивать о моих визитах.
— Понятно, — радуюсь, что не спросила о других девушках.
Узкая лестница заканчивается другой дверью.
Сомнения заставляют меня застыть, держа руку на дверной ручке. Эта крыша хранит столько воспоминаний. Мое одиночество, с тех пор как мы переехали сюда. Я никогда не была так одинока как здесь. Иногда, еще ребенком, я хотела бы оставаться наедине лишь с собой, но не так. Не навсегда.
А затем Эйприл вернулась из дворца принца в дом ее детства.
Я открываю дверь на самом верху лестничной клетки и останавливаюсь на площадке. Ветер захлестывает нас.
Я хорошо помню это чувство. Я была уничтожена, когда Эйприл отрезала путь на крышу от меня. Я не собиралась прыгать, но она полагала, что я могла бы. В тот день она настояла, чтобы я перекрасила волосы, пытаясь заставить забыть о ее вмешательстве. Когда все было сделано, она подтолкнула меня вперед, к зеркалу.
— Посмотри, какая ты хорошенькая, — сказала она.
Я продолжала смотреть на свои яркие волосы, не узнавая себя.
— В первый раз ты смотришь в зеркало больше полсекунды, — говорит она мягко. — В первый раз ты смотришь в зеркало и не видишь там его.
Теперь холодный ветер бросает мне в лицо мои ненатурально яркие волосы.
— Это приводит в уныние, не так ли? — Эллиот думает, что причиной выражения боли на моем лице является состояние города.
— Ужасно, — говорю я.
— С уничтожением завода план по производству масок еще более важен. Чем быстрее мы добудем информацию, тем быстрее начнем выпускать маски для детей.
Он достает из кармана фляжку, так отчетливо напоминая мне об Эйприл, что больно.
Я доверяю ему. Может быть, мы сможем найти Эйприл. Я смогу иметь маску, сделанную для Генри. И, может быть, мы действительно свергнем принца. Я собираюсь предать отца, и я ненавижу себя за это.
— У меня уже есть чертежи, — говорю я.
— Правда?
Мне нравится его удивление.
Я хотела скопировать чертежи, прежде чем отдам ему. Но его рука уже протянута, и я достаю схемы из рукава, отменяя эту возможность на его одобрение.
— Ты потрясающая, — он просматривает документы, удерживая их так, словно это самые ценные бумаги во всем мире. Ну, как минимум важность их он оценил. — Потрясающая, — повторяет он. Я удерживаю его взгляд. Он делает глоток из фляжки, а затем предлагает мне. Ликер прожигает весь путь до моего желудка, но я не гримасничаю.