Маска Владигора
Шрифт:
Пришли в горницу Грунлафа, и князь тут же обратился к Хормуту:
— Ты первый говори!
Хормут провел рукою по длинным усам, нахмурился, словно собираясь с мыслями, и заговорил:
— Не пристало нам, княже, бояться каких-то синегорцев. Мы их и раньше-то бивали, а теперь, когда у них нет Владигора, побьем и подавно. К тому же в наших руках теперь их секретное оружие. Давай наделаем таких самострелов, чтобы хватило на тысячу или даже на три тысячи дружинников, и будем ждать, когда Любава пойдет на нас. Мы-то чем перед нею провинились? В противном случае тебе придется признать, что брак Кудруны и этого урода, пусть он хоть трижды Владигор, скреплен твоим твердым словом. Ты обещал выдать княжну за любого, кто победит на состязании стрелков. Победил урод, ну так давай, веди Кудруну в его опочивальню, пусть снимает с его ног сапоги!
Хормут говорил так убедительно, что Грунлаф, слушая его, то и дело кивал головой, но когда советник закончил, князь игов решительно ударил ладонью по столу и отчеканил:
— Не бывать тому!
Раздался блеющий, заискивающий голос Краса:
— Государь, позволь и мне словечко молвить.
— Ну говори, умнейший. — Грунлаф был недоволен, что ему приходится выслушивать еще и речь колдуна, в то время как он уже согласился с Хормутом.
— Ах, князь, — гундосил Крас, — благородный Хормут говорил так умно, так толково, что я страшусь твоего гнева, если что не так скажу. Но все-таки предлагаю тебе сделать по-другому: не разлучать Кудруну с уродом Владигором нужно, а, напротив, соединить. Ведь как-никак они супруги, и слово княжеское ты должен держать крепко.
— Нет, никогда того не будет, чтобы дочь моя…
— Послушай, — уже твердо, жестко перебил Грунлафа Крас, — тебе совсем не надо вести Кудруну в спальню этого урода. Мы с Владигором договоримся полюбовно: ты-де не рвись к Кудруне, покуда с тебя не сняты чары, и ее тем самым успокоим. Пусть они покамест будут лишь по названию супруги, пусть вместе отправятся в Ладор, где Владигор, конечно, убедит Любаву, как и нас, что он уродство свое обрел по прихоти какого-то колдуна. Впрочем, о его уродстве до поры до времени далеко не всякий и знать-то будет. Но когда-то и узнают…
— Когда же? — недоверчиво глядел на Краса Грунлаф.
— А когда захочешь ты стать через дочь свою правителем всего Синегорья.
— Каким же это образом удастся мне сделать Ладор своим? — недоумевал Грунлаф.
— Очень просто! В один прекрасный день я всем открою, что под личиной, которую наденет Владигор, скрывается не их давнишний князь, а занявший его место оборотень. Вот тогда и начнется дело! Синегорцы прогонят урода вон, а место его займет супруга Владигора, то есть Кудруна. По законам нашим, да и синегорским, жена умершего или пропавшего без вести князя имеет куда больше прав на престол, чем его сестра. Вот и будешь ты через Кудруну владеть всем Синегорьем. После мы ей ладного муженька подыщем, и род Грунлафов в Синегорье не прервется во веки веков! Ну, признай, княже, что мой план куда расчетливей, чем план благородного Хормута, хоть и тот хорош, не спорю…
По лицу Грунлафа от волнения, овладевшего им во время речи Краса, текли струйки пота, которые он даже не старался утереть рукой, — не до того было. Когда колдун умолк, властелин игов некоторое время сидел в оцепенении, не зная, что сказать. Наконец дрожащим голосом он произнес:
— Недаром я называю тебя умнейшим. Все сделаю, как ты велишь. Только б урод согласился в Ладор с Кудруною поехать.
Крас махнул рукой — пустое-де говоришь:
— Он согласится, согласится!
Владигор, прикованный в подвале цепями к потолку, не знал, что неподалеку от него, тоже в застенке, сидит Карима, полюбившая его так сильно, что любовь заставила ее на время превратиться в мужчину да еще и выстрелить в Кудруну.
И Карима не знала о том, что рядом с нею заключен Владигор. Впрочем, если бы ей показали этого ужасного видом узника, она ни за что бы не поверила, что перед нею тот, кого она полюбила столь страстно.
Ничто уже не волновало Кариму, кроме воспоминаний о красавце князе, — ни плохая пища, ни шуршание крыс по углам, ни предстоящая казнь, обещанная ей Грунлафом. Об одном она печалилась: обидно ей было умирать, так и не обняв любимого.
«Зря я стреляла в Кудрунку, — думала Карима с досадой, — нужно было застрелить Владигора, чтобы он никогда не достался дочери Грунлафа. Но теперь уже все равно, все равно. А как хорошо было жить в лесу, на воле! Вот бы вернуться сейчас в городище и… увидеть в моем доме перед вертелом, на котором шипит уже порозовевший вепрь, этого богатыря Владигора…»
Карима, уже представившая себя сидящей рядом с князем Синегорья, была возвращена в мрачный мир застенка скрипом засова. Желтая полоса света упала на пол из-за приоткрывшейся двери, неяркий свет масляного фонаря приблизился, и Карима различила человеческую фигуру, остановившуюся шагах в пяти от нее. Темный убрус, плотно затянутый под подбородком, черная мантия, наброшенная на плечи, почти сливались с мраком подземелья, но вот фонарь поднялся чуть выше, осветив лицо вошедшего, и Карима с удивлением увидела, что к ней пожаловала сама Кудруна. Дочь Грунлафа стояла и молчала, неотрывно смотря на сидящую на соломе узницу.
— Зачем ты пришла? — не выдержала Карима. — Хочешь подразнить меня, рассказать, какая ты счастливая? Ну давай, расскажи, как вы там с Владигором!..
— Молчи! — строго приказала Кудруна. — Ты хоть и будешь казнена за то, что стреляла в меня, но я… завидую тебе. Ты куда счастливее меня!
Злой хохот Каримы, удваиваемый эхом, раскатился под сводами подвала. Вдоволь нахохотавшись, княгиня леса с ненавистью сказала:
— Прочь отсюда, притворщица! Уж не хочешь ли ты уверить меня, что жрать черный хлеб с водой и отгонять от себя крыс приятнее, чем обнимать такого витязя, как Владигор?
Теперь уже голос возвысила Кудруна:
— Да кто тебе сказал, что Владигор красавец? Ты видела его когда-нибудь?
— Если бы я не видела Владигора, мне незачем было бы стрелять в тебя, смазливую дуру!
— Нет, ты видела кого-то другого, только не Владигора! Знай, что, когда его попросили снять личину, я лишилась чувств от страха: человек, назвавший себя Владигором, оказался гадким, отвратительным уродом! Ты, бедная, или и впрямь спятила, если не разглядела его уродства, или кто-то с красивым лицом, но совсем не Владигор, назвал себя его именем!
Карима не знала, верить ей словам Кудруны или нет. Картины недавнего прошлого, чьи-то фразы, как косяк рыб, попавших в сеть, теснились в ее голове, мелькали, менялись местами. Княгиня леса была уверена, что там, в лесном городище, она видела Владигора, и никого иного. Кроме того, когда в последний день состязаний возле городских ворот она менялась с Владигором личинами, мельком взглянув на него, — он, как и прежде, был красив, безумно красив. Так когда же князь синегорцев успел стать уродом? Кто был тому виной?