Маски лицедея
Шрифт:
Горемыкина закивала. Мол, готова и слушать, и исполнять.
— Помириться с братом, — сказал я.
Женщина поджала губы.
— Знаю, не хочешь этого. Но в нём загвоздка-то. Любимого тебе не вернуть уже, сама понимаешь. А брата терять нельзя. Он для тебя старался, хоть и грех совершил.
— Не для меня! — возмущённо воскликнула Горемыкина. — Для себя! Ему поперёк горла встало, что я с простолюдином сочетаться хотела! Ещё и с женатым. Якобы это для семьи позор! Снобизм — вот, что им двигало! Проклятый снобизм!
Я покачал головой.
— Одно другому
Аргумент подействовал. Надежда сразу сникла. Видно было, что не нравится ей предложенное, но и возразить, вроде, больше нечего.
— Ты точно это видел? — помолчав, спросила она.
— Сомневаешься?
— Нет-нет… Что ты! Если было тебе видение… Конечно, я должна.
Я одобрительно кивнул.
— Вот и правильно. Сразу брата ты, может, и не простишь. Но шаг к этому сделать необходимо. Выслушаешь его, по крайней мере. Будет начало положено, а там твоё сердце со временем и успокоится. Никто тебя не торопит. Но нужно стараться.
— Да, ты прав… — вздохнула женщина. — Значит, мне ему позвонить?
— Встретиться.
— Но он почти никуда не ходит…
Это было правдой: Олег Аксёнов в последние месяцы страдал от тяжёлого недуга, наблюдался у Лекаря и старался лишний раз из дома не выбираться. Никто не знал толком, что с ним, но я подозревал, что аристократ переборщил с пыльцой. Иначе его уже поставили бы на ноги. Если это так, интересно, насколько далеко зашло Проклятье. Возможно ли, что он уже обратился и стал нежитью? Если так, то могут быть осложнения, и к ним лучше быть готовым. Но первым делом надо выманить его из дома.
— Ради тебя сделает исключение, — сказал я.
— Не уверена… Мы уже давно не…
— Сомнения — твой главный враг. Отринь их и делай то, что должно. А я тебя поддержу.
Горемыкина порывисто поднялась.
— Хорошо! Кто я такая, в конце концов, чтобы отказываться? Раз дан мне шанс… В общем, я сейчас же позвоню Олегу и попрошусь в гости. Может, он меня примет.
— Нет, — покачал я головой. — Не так.
— А как?! — остановилась уже сделавшая пару шагов женщина.
— Не должна ты к нему ездить, словно не он, а ты нуждаешься в прощении.
Вариант, при котором Горемыкина отправится к брату, меня совершенно не устраивал. Ведь тогда Аксёнов так и останется недоступен.
— Тогда к себе позвать? — спросила Горемыкина.
— И это тоже не подходит.
— Юра, милый, так научи же, как поступить?! — заламывая руки, воскликнула Горемыкина.
Я задрал голову и закатил глаза. Будто бы в транс вошёл. Надежда даже дышать перестала.
— Назначь ему встречу в храме Святых Первозванных Апостолов, — проговорил я спустя полминуты, «придя в себя». — Что на Рыночной площади. Там вам легче будет понять друг друга.
— В церкви! — воскликнула Горемыкина. — Ну, конечно! Сейчас я ему позвоню!
— Про меня не говори, — сказал
— Поняла! — кивнула Горемыкина. — Я сейчас. Посиди тут пока, Юрочка!
Она выскочила за дверь. Ждать возвращения пришлось недолго: прошло минут двадцать, и женщина вернулась. Лицо было заплаканное, глаза красные.
— Сделала! — проговорила она, всхлипнув. — Сегодня в восемь встречаемся. Там, где ты сказал.
Значит, брат назначил время, когда стемнеет. Что подтверждает мои подозрения насчёт его болезни. Как известно, большинство нежити солнечный свет либо не переносит, либо очень не любит. А Аксёнов не появляется на улице уже довольно давно. Если он меняется, значит, уже достиг определённой стадии, близкой к финалу трансформации. Если превращение вообще не завершилось. Интересно, сколько он платит Лекарю, чтобы тот молчал. Наверное, очень щедро. Ну, или я всё навыдумывал. Хотя вряд ли. Я не слышал, чтобы Целитель не мог справиться с какой-нибудь болезнью.
— Ты со мной поедешь? — спросила вдруг Надежда.
— Забыла о том, что про меня тебе брату говорить нельзя?
— Так ведь тебе не обязательно рядом быть. Можешь где-нибудь поблизости остаться, он и не узнает. А мне спокойней будет. Пожалуйста, Юра!
Наклонившись вперёд, я взял её за руку.
— Рад был бы, да не могу. Сама ты это должна сделать. Своими силами. Иначе не то будет. А я останусь тут и буду за тебя молиться. За вас обоих.
Она порывисто перехватила мою ладонь и стиснула пальцами. Из глаз полились слёзы.
— Спасибо! Спасибо тебе, милый! Я тебе так признательна! Не знаю, как бы я жила дальше, если б ты не пришёл ко мне!
— Благодари не меня, — ответил я. — Сама знаешь, кого.
Ещё час пришлось вести с Горемыкиной душеспасительную беседу. Не совсем мой конёк, если честно. По большому счёту, я нёс всякую банальщину, но женщине она заходила на «ура». Наконец, настало время ужина. Я убедил её немного перекусить, хоть она поначалу и отказывалась. После еды Горемыкина сразу отправилась к себе собираться, а затем покинула особняк, отправившись на встречу с братом. Спустя пять минут после её отбытия, я сказал слугам, что должен пойти в церковь. Возражать никто и не подумал. Я ведь был гостем, а не пленником.
Выйдя из дома, я свернул направо, прошёл три дома и свернул во двор, где стояла машина с Падшими.
— Ваше Сиятельство, добрый вечер, — приветствовала меня Марта, открыв дверь. — Всё идёт по плану?
— Более или менее. Но нужно торопиться. Бомба заложена?
— Так точно, — девушка показала пульт.
— Тогда едем.
По пути я переоделся и стёр влажными салфетками грим. Стянул парик. Маскировка больше мне не понадобится.
Мы добрались до улицы Гортензий на несколько минут раньше, чем Аксёнов. О его передвижениях нам сообщала мобильная группа, следившая за братом Горемыкиной от самого его дома.