Мать (CИ)
Шрифт:
Быть мертвым в каком-то смысле полезно
Тебе безразличны беда и болезни
Тебе наплевать на собственную смерть
Быть мертвым - не значит умереть
Быть мертвым - значит ходить по улицам
Выполняя социально-биологические функции
Быть мертвым - не значит быть отшельником
Даже мертвые в наши дни тусуются
Быть мертвым - не значит быть бездельником
Требуются пропитание, сигареты
Ремонт квартиры,
Телу часто нужно то то, то это
Быть мертвым вообще-то не так уж просто
Это не прыгнуть с крыши и баста
И если б не полное отсутствие эмоций
Быть мертвым было бы просто прекрасно!
Как и следовало ожидать, Светлана больше не подавала сигналов. Гаев этому не удивился, но всё же расстроился. Не то, чтобы он так уж сох по ней (хотя баба была хороша, что уж там), но его не отпускало горькое чувство, будто он сам виноват в её молчании. Чем-то он её разочаровал. Хрен их разберёт, этих баб. Тут от девок-то крыша едет, а уж зрелые тётки вообще будто с другой планеты. И зачем, спрашивается, она подсунула ему Людмилу? Явно же толкала их друг к другу, это и ежу понятно. Может, Гаев для неё был как переходное знамя - поносила и передала другой? Странно всё это и подозрительно. Впрочем, он-то в любом случае ничего не потерял.
Через два дня после Пасхи он позвонил Людмиле. Пока шли гудки, с бьющимся сердцем проматывал в уме план беседы. Пытался вспомнить, как она выглядит, но в памяти почему-то не проявлялось ничего, кроме белого обтягивающего платья и светлых (наверняка, крашеных) волос. Лицо её расплывалось, точно акварельный рисунок, на который попала вода. Зато отчётливо слышался голос: мягкий, с долей лукавства, полный ненаигранной истомы. Людмила говорила тихо, не спеша, с вежливой полуулыбкой.
– Аллё?
– Здравствуйте, Людмила!
– гаркнул Володька.
– Здравствуйте...
– голос её, как всегда, был полон неги.
– Это - Володя.
– Гаев прочистил горло.
– Помните меня?
– Разумеется!
Кажется, она сказала это с иронией. Хотя, возможно, Гаеву и показалось. Нельзя быть таким мнительным.
– Вам сейчас удобно говорить?
– спросил он.
– Да, удобно.
– Видите, я взял у Светланы ваш телефон.
– Очень хорошо.
– Может, давайте продолжим знакомство?
– А есть предложения?
– Навалом. Зависит от ваших предпочтений.
– Хм... Вы скажите, а я решу.
– Как вы относитесь, например, к тому, чтобы прогуляться по Парку победы? Погода замечательная, там уже фонтаны включили. Вечером даже подсветка есть.
Он пытался говорить уверенным голосом, хотя чувствовал себя как сапёр на минном поле - любая фраза могла стать последней.
– Мм, заманчиво, - ответила Людмила, окрыляя Гаева надеждой.
– Давайте тогда встретимся там в субботу. Согласны?
– В субботу я не могу - иду с детьми в цирк.
– Её мурлыкающая интонация сводила Гаева с ума.
– Может быть, в пятницу?
– Хорошо, давайте в пятницу. Может быть, в два на станции "Парк победы"? Как вам?
–
– На машине? А, ну да, конечно, - пробормотал Гаев, досадуя на своё нищебродское мышление.
– Ну хорошо, до встречи!
– До встречи, Володя.
Гаев отложил телефон. Ну вот, всё и устроилось. Если не считать прокола с метро, всё прошло отлично. Голодранец чёртов. Видно, сказались отцовские гены. В метро... Ты бы ещё сказал, на автобусной остановке.
Он доел макароны с котлетами и поставил тарелку в раковину. Отошёл к окну.
Страна отмечала День победы. По телеку традиционно показывали "Семнадцать мгновений весны". Штирлиц прощался с пастором Шлагом. Маманя грызла семечки за столом.
Следя за пролетающим над трубами ТЭЦ вертолётом, Гаев пробурчал:
– Не надоело? Сто раз ведь смотрели.
– Да всё равно смотреть нечего, - ответила маманя.
Она подошла к плите и сняла накипь с супа.
– Вчера к нам в магазин сплошным потоком алкашня текла, - поведал Гаев - Наследники героев, блин...
– Он развернулся, присел на батарею.
– У тебя где были предки во время войны?
– В Перми, в эвакуации, - ответила маманя.
– Под немцами никого не было?
– У дедушки сестра была, в Орловской области. С сыном, дядей Митей. Он хромал всю жизнь - его немцы сильно избили.
– За что?
– А он где-то гранату нашёл и в них кинул. К бабушке соседи прибежали: "Ксенька, там твоего Митьку немцы лупцуют! Беги быстрей спасай!". Она кинулась было, а идти не может. "Если увижу, как его бьют, говорит, так у меня сердце не выдержит". И осталась дома. А он вечером, как пришёл в себя, доплёлся, держась за заборы.
– И что, долго потом прожил?
– Долго. На элеваторе работал. У себя на участке яблоневый сад разбил. Всё нас вареньем угощал. Мне ещё мама говорила: "Сходи к дяде Мите за вареньем".
Гаев помолчал, глядя на экран телевизора. Странное дело - до сих пор он стеснялся спрашивать о маманиных предках. Почему? Боялся развеять иллюзию родства, которую они оба соткали, изображая семью. По той же причине, кстати, не стремился узнать, как она познакомилась с отцом.
Маманя сняла с конфорки горячую кастрюлю.
– Ну вот, суп готов! Будешь?
– Да я только поел!
– Ты попробуй. Вкусны-ый!
– она даже зажмурилась от удовольствия, вдыхая запах.
Гаев попробовал. Суп был вкусный. Но есть не хотелось.
– Ну а ещё про кого знаешь?
– спросил он.
Маманя опять уселась за стол, высыпала на скатерть горку семечек.
– Дедушка Федя на приграничном аэродроме служил. Об этом я тебе рассказывала. Аэродром в первый же день разбомбили, дедушка получил тяжёлое ранение, и его вывезли в Оренбург. Там тоже был аэродром. На нём дедушка прослужил до конца войны. Бабушка Таня туда к нему выехала. Она как раз из отпуска возвращалась, когда немцы напали. Доехала до Смоленска, а там её какой-то начальник завернул: "Ты куда приехала, дура? Сейчас сюда наших солдат привезут. Думаешь, они на тебя смотреть будут? Возвращайся назад". Ну, она и вернулась.