Мать демонов
Шрифт:
Это дождь шелестит в саду. Просто короткий летний дождь, а не призраки, не воспоминания… Это буря собирается на горизонте, чтобы к ночи опуститься на город, подмять под черное влажное брюхо. Буря – вот, чего боялась Дженна. Тучи сгущались почти год, а она и не замечала.
Когда это началось, что застило ей глаза? Самое очевидное, что можно подумать: муж использует Рами – так же как сам для нее не более, чем жертвенная овца. После смерти Гаррана все имения унаследует сын. Может, это красивый жест, который Ильхат сделал сам, по собственной воле, заставил ее быть такой глупой?
Разве
Одно Дженна знала точно: если она отправится в погоню, если устроит Ильхату ссору, заберет Рами с собой – об этом будет судачить весь город.
Первый же закон лжи в ее бесконечности. У лжи нет конца, у нее не бывает края. Один раз обманув, использовав другого – ты вступаешь на бесконечный путь, и отпираешься до конца, придумываешь новые оправдания. Хорошего актера невозможно обвинить во лжи – разве что в сумасшествии.
Боги, за что? Как же трудно… Потому что ложь бесконечна, бессмертна, и одна порождает другую – бездонный омут, завлекающий всех вокруг и тебя саму в пекло. Потому что начинаешь верить, мешаешь ложь с правдой, заматываешь все в клубок, где нет концов, и ты сама не в силах его распутать.
Останавливаешься. Задумываешься. А ведь я это слышала. Кто-то говорил… Или уже было… А ведь такое могло быть! Никто не знает, как было на самом деле. И никто не узнает.
Дженна не страдала угрызениями совести, она принимала ложь и игру как должное. Ильхат честный человек, но видят боги, как же он недалек! Дженна презирала таких, как он. Но теперь, когда все кусочки мозаики сложились, ей стало страшно. Потому что, обманывая ее, Ильхат поставил ее на одну доску с собой. А она уже не сможет, не выживет без презрения. Без него она сама уже не богиня, а такая же смертная, как прочие.
Удел женщины – ждать, убеждала себя Дженна. А больше ей ничего и не осталось.
И она ждала.
«Это то, чего я хотела?» С высоты холма Основателя город казался чужим. В бархатной темноте светились окруженные факелами купола, бесчисленные точки окон и огоньков. Влажная душная ночь расправила над городом крылья.
Когда Дженна жила внизу, среди лавок и храмов, харчевен и публичных домов – все было не так. Город виделся другим. Живым. Наверху так пусто. Чем дольше Дженна смотрела на суету огней – тем больше город, где она прожила столько лет, напоминал кладбище. Бесчисленные надгробия домов. Тяжеловесные склепы дворцов.
И еще окна. Тысячи, мириады окон. Она никогда не любила город… или ей казалось, что никогда? Позабытым призраком, намеком на воспоминание – порой всплывала мысль, что было время, и она всему дивилась, а город считала прекрасным. Теперь он походил на огромную выгребную яму.
Если бы не тихий стук в дверь, она бы простояла так до утра.
– Дженна? – усталый голос Ильхата. Не услышав ответа, он вошел без приглашения.
На столе горела единственная свеча, оплывая в серебряном поставце. Углы, окно, дверь – все тонуло в темноте, блеклый свет выхватил
– Ты опять пила? – вельможа нахмурился, увидев застекленевший взгляд. Дженна рассмеялась ему в лицо.
– Во всяком случае, на вино я трачу меньше денег, чем ты. Охота, попойки, вечера с танцовщицами… что там еще, Гарран?
Меж бровей Ильхата пролегла одинокая морщина.
– Какие танцовщицы? Ты же знаешь, это нужно для всех нас. Для Рами, – он склонил голову набок, точь-в-точь как степная собака.
– Знаю, знаю, ты говорил… – протянула Дженна. – Что на этот раз? Когда ты станешь новым наместником? На этой или на следующей неделе?
– Ты должна понимать, такие вещи не делаются за месяц. И на все нужно золото. Неужели ты не видишь перемен?
– Я вижу, что в доме околачивается половина двора, – начала перечислять Дженна. – Что приемы дороже с каждым днем. Что ни один ублюдок пока не вернул деньги Картхиса. Мои деньги, – она навалилась грудью на стол и устремила на мужа пристальный взгляд. – Ну? Тебе что, нечего сказать?
– Большая часть золота тратится на образование… – начал Гарран, но Дженна оборвала его:
– Если это можно назвать образованием! Ну, не тяни… для чего ты пришел?
– Мне нужны деньги, – просто ответил Ильхат. – Через три дня будет званый вечер, съедутся книжники и бродячие музыканты со всей страны. Рами нужно проявлять не только образование, но и вкус.
– Нет, – отрезала Дженна. – Он должен учиться в храме, а не у придворных свиней.
– Храм это одно, но и о связях нельзя забывать, – попробовал настоять на своем Гарран. Он стал совсем как Картхис, подумала Дженна. Женщина просто покачала головой.
– Но гости приглашены, – возразил муж, – многие уже в пути. Если ты отказываешься, что предлагаешь нам делать?
«Провалиться в пекло!» От Дженны не ускользнуло это «нам». Он имел в виду себя и Рами – и уж точно не ее.
– Ты пьяна, – наконец, заключил вельможа. Он бы добавил еще, но умолк. Слова никогда не были его сильной стороной.
– Какая смелость! – желчно бросила Дженна. – Ты не забыл, сколько был должен ко дню свадьбы?
– А ты рискуешь остаться с золотом, но без сына, – негромко отозвался Ильхат. – Или в пьяном угаре ты уже о нем забыла?
В следующее мгновение она запустила в него золотой чашей. Не будь Гарран воином, Дженна осталась бы без второго мужа – но Ильхат увернулся, чаша со стуком ударилась в стену и сиротливо покатилась по полу. Не говоря ни слова, Ильхат развернулся и зашагал к двери. Он уже растворился в темноте, когда Дженна услышала, как он остановился.
– Неужели ты думаешь, что Рами предпочтет остаться с тобой?
Женщина была не уверена, слышала она это – или ей показалось, что слышала.
В ту ночь Дженна не спала, до самого рассвета она блуждала по саду гарранова имения. Или думала, что блуждала – помнила она не все. Запомнила, что ночь говорила голосами живых и мертвых, порой ей чудилось, что она не в саду вовсе, а в их с Ильхатом спальне. Вот она сбрасывает тисненые кожаные сандалии, стягивает через голову ночную накидку.