Мать-Россия! Прости меня, грешного!
Шрифт:
Она писала долго,— час, другой, и всё это время Качан стоял у затемнённого окна словно каменный; не слышал усталости в ногах, не считал времени,— стоял и смотрел на неё, и почти ни о чём не думал. Кажется, просиди она за письменным столом до утра, он бы всю ночь и смотрел на неё, но часу в двенадцатом она встала и потушила свет. Яркая настенная лампа скоро снова осветила комнату. Наташа, лежа в постели, читала, а он, стараясь не шуметь,— дачи отстояли друг от друга метрах в двадцати,— присел к письменному столу своего друга, непроизвольно ворошил стопку бумаг. И мысли его текли лениво, и не было в них ни энергии,
Спать не хотелось; он выспался днём и теперь лежал с открытыми глазами, разглядывал на тыльной стене кабинета, над большим электрическим камином, полосу от Ташиной лампы,— Наташа читала, а было уже поздно, шёл второй час, и Борис всё больше изумлялся упорству, с которым Наташа постигала науки, стремилась к знаниям.
Всё так же, не включая свет, забрался в постель, разглядывал очертания камина, блестевшую в полумраке медную решётку у очага, и полосу света, лившегося из окна соседней дачи. Он и ещё лежал час, а может, и два — в голове рождались планы встреч в Наташей, а золотисто-желтая полоса на стене светилась фантастической дорогой, куда-то звала, манила. Борис так и не увидел, как эта дорога погасла.
Сон его был некрепок, тревожен,— он в последние годы и вообще-то спал плохо, а тут слишком сильные впечатления подарил ему первый день жизни на даче.
Назавтра должен был приехать экстрасенс,— очередной, и на этот раз самый важный, самый главный. О нём говорили: «Лечит все болезни, может поднять из могилы».
«Чепуха какая — все болезни!» — думал о нём Борис, проснувшись утром. Подниматься не спешил. Делать ему было нечего, он никуда не торопился,— и вообще, Качан решил здесь больше спать, валяться — отдыхать, отдыхать. В голове лениво чередовались мысли: «Как ещё глупы люди, верят: «Лечит все болезни». Очевидная глупость, а кое-кто верит. И мать моя — тоже верит. Ведь это даже с точки зрения здравого смысла никуда не годится. Противоречит всем законам диалектики. Шаманство, религиозный фанатизм».
Вспомнил фильм,— кажется, «Праздник святого Иоргена»,— там артист Кторов играл исцеляющего людей святого. Одним мановением руки тот возвращал незрячим зрение, ставил на ноги калек и увечных. Так и этот — все болезни!..
Однако забавно. Посмотрим, как он меня будет лечить!
На улице оглушительно взревел мотоцикл, затрещал, захлопал. Борис в окно успел разглядеть, как из калитки выехала Наташа, как она свернула к шоссе и на красной чешской «Яве» метеором пронеслась по улице, скрылась за мостом у пруда. «Ездит на мотоцикле — вот ещё новость!»
Ему стало грустно и одиноко. Проснулся с тайной мыслью тотчас же увидеть Наташу, зайти к ней, поболтать, а она так бесцеремонно изменила его планы.
Оставался экстрасенс — забавный человек, надевший на себя маску всемогущего волшебника, напустивший вокруг себя туману, морочивший нормальных, и подчас совсем неглупых людей. И Борис снова подумал о матери, не жалевшей для него никаких средств. «Я для неё ребёнок. Для них, матерей, мы до конца — дети». Мысль эта привела к грустному заключению: «А я для неё ещё ничего не сделал».
Потом мысли приняли экономическое направление: «Интересно, сколько у неё денег, не слишком ли она много швыряет на этих самых всезнаек?» При случае решил поговорить с ней.
Борис согрел чайник и принялся за утреннюю трапезу, но как раз в этот момент к дому подкатил «жигулёнок» и из кабины вывалился толстяк,— подстать Качану. «Ну и ну,— подумал Борис.— Экстрасенс!»
Толстяк оказался проворным, быстро пересёк территорию, взбежал по приступкам веранды. Хрипло и неприятно кричал:
— Эй, люди! Есть кто тут?
— Входите! Дверь — не заперта.
И тотчас к нему вкатился колобок. Небрежно спросил:
— Вы — Качан?
— Он самый. Я вас ждал. Садитесь. Хотите чаю?
— С привеликим удовольствием. Из Москвы выскочил в шесть утра — не завтракал.
Борис предложил мёд, молоко, пододвинул пирожки и пончики. Тот с завидным энтузиазмом принялся за дело. И, казалось, не очень-то интересовался пациентом. А Борис удивлялся, почему гость до сих пор не представился.
— Вы — экстрасенс?
— Не-е! Такими вещами не балуюсь. Я приехал по его заданию. У нас всегда так: вначале приезжаю я, потом пожалует он, Николай Семёнович.
— А вы, в какой же роли?
— Водителем при их персоне. Ну и вот — вроде квартирьера. Произвожу разведку: что да как, где будет жить, и так далее. Он, Николай Семёнович, человек с запросами; ему условия нужны. Удобно жил чтобы, свежие продукты — молоко, яйца, фрукты. Магазинные не ест, и вообще... любит во всём порядок. Кстати, вы где его предполагаете поселить?
— А он разве с ночёвкой?
— А вы не знаете? Странно! Он сразу так, с наскоку не лечит. Минимум с неделю будет общаться с вами, изучать, а потом скажет, возьмётся лечить или нет. Он — такой... обстоятельный.
— Признаться, первый раз слышу о нём.
— Странно же, однако. В экстрасенса, чтобы у него лечиться, верить нужно. Николай Семёнович спросит, что вы о нём знаете, что читали.
— О нём разве пишут?
— Ещё бы! Все газеты мира. Его во Франции знают, в Англии. Раз к нему иностранный дипломат пожаловал. Излечи, говорит, мое чадо, от рук отбился парень: пьёт, в разврат ударился. Ну, привели того парня, долго с ним беседовал Николай Семёнович — и так к нему подойдёт, и этак. Пульс долго слушал, сердце. Огорчил папашу: сына, говорит, вашего лечить не стану, у него интеллект разрушен. Пил, значит, много. Мозг-то и того... Пошатнулся. Сам видел: не в дугу парень; смотрит точно очумелый и башкой мотает — так, будто его палкой огрели. Невменяемый, значит, с каталок слетел. Мы таких не берём.
— А говорят, все болезни лечит.
— Болезни — да, почитай все, но только если эта вот...
Он стукнул по лбу:
— ...в порядке. А тот безнадёжен. Конченый человек. Хотя и живёт, а уж лучше бы умер — и ему бы и другим легче.
— Этак, каждого можно записать в безнадёжные.
— Не. У нас ошибок не бывает. Николай Семёнович долго в глаза смотрит, и потом, если надо, за образом жизни наблюдает. Вам, к примеру, диету пропишет. Так и скажет: «Полнота — враг экстрасенсов; мы лечим, полнота — калечит».