Мать-Россия! Прости меня, грешного!
Шрифт:
Подъехал к Наташиному дому, не торопясь вышел из машины, огляделся. Затем так же не торопясь, точно он был тут хозяин, прошёл через калитку, постоял у крыльца. Осмотрел и соседний, близко примыкавший дом Морозова, остановил взгляд на окне второго этажа,— Борис, наблюдавший за ним, качнулся в угол, выждал минуту. А когда вновь выглянул, целителя не было, он вошёл в дом. И долго затем,— пожалуй, часа два не показывался. Борис всё это время не находил себе места, изнывал от нетерпения. Толстяк уехал, и Качан, не успевший спросить, как и в каком порядке начнётся лечение, не знал, что ему делать. Проглядел все глаза, но ни гость, ни Наташа
Синий и теплый вечер обволакивал позолоченную сентябрём крону деревьев, резче вычерчивал на фоне неба кромку леса, силуэты дачных крыш. Птичий гомон затихал, сменяясь общим, неясным и едва слышимым звоном. Смутное состояние тревоги испытывал Борис, и это ощущение с приближением ночи усиливалось. Он слушал сердце,— оно сегодня ныло и болело,— чутко улавливал ток крови, биение пульса в висках,— думал о смерти, которая, казалось, неотвратимо к нему приближалась. Циничные откровения толстяка,— «нам с тобой до пенсии не дошлёпать»,— пренебрежение к нему экстрасенса,— приехал и носа не кажет,— грубые, бесцеремонные предостережения Натальи,— дескать, не вздумай приставать,— всё вместе взятое да плюс одиночество, повергли его в уныние, усугубили боли в сердце.
Борис чувствовал себя униженным, обделённым. Ему не оказывали внимания, его не звали, перед ним не рассыпали бисер. Это было новым, незнакомым,— унижало и оскорбляло.
С младенческих лет он привык к поклонению. В детстве над ним витала слава отца: директор института, академик, лауреат. Борис многое получал авансом. Не выучит урок — ничего, в другой раз подучишь; нашалит — учитель пожурит отечески, а уж взрослым стал — и диплом институтский, и звание кандидата наук, и должность начальника отдела в двадцать шесть лет... хоть и требовало усилий, но делалось как-то само собой, при поддержке окружающих, в доброжелательной обстановке.
Отдел у Бориса большой,— в нём трудится сорок человек,— проблему решают государственную: разрабатывают компактный электрический привод управления пахотным трактором на расстоянии.
Много лекций прочитано Борисом, много популярных статей им сочинено о тракторе без тракториста. И всегда они начинаются примерно так: «Трактор без тракториста — не мечта будущего, а реалии нынешнего дня. Он уже создан советскими конструкторами, он испытан, он действует в экспериментальном варианте, но управляющая система на нём лишь действует там, где ровное, как стол, поле, где оно хорошо спланировано и раскинулось от горизонта до горизонта. Мы же создаём управляющую систему для всех полей — больших и малых, ровных и неровных. Как опытный тракторист зорко смотрит под колёса и в каждый момент задаёт машине нужный и единственно верный для данного момента режим, так наш электронный его коллега надёжно поведёт машину по любому полю».
Бориса слушают, им восхищаются. И не беда, что в голове его пока одни прожекты, что сорок его подчинённых, имея высокие оклады, просторные квартиры, удобные кабинеты и дорогое оборудование, пока ещё далеки от практических решений,— почести и блага на их просвещённые головушки сыплются авансом.
Эксплуатировать можно не только то, что есть и действует, но и то, что ещё не родилось, но обещает быть. В науке обретает много людей, которые умело используют громкую тему, красивую мечту. Они могут долго обещать, красочно рисовать перспективу — в мире найдётся много людей, которые верят, слушают и ждут.
Борис Качан рано усвоил истину: умей красочно расписывать свои планы, и тебя будут не меньше уважать, а может и больше, чем того, кто кое-что создает, но трудится молча, вечно торчит в тени, в потёмках и даже о созданном не умеет толком и вовремя доложить.
Борис работал в институте, возглавляемом отцом, непререкаемым авторитетом в области электронных автоматических систем. Благосклонные улыбки, готовность помочь сыну директора, поддержать,— в глаза и за глаза лестные аттестации: «Какая умница! Голова, полная идей, организатор, стратег. Он, пожалуй, дальше папеньки шагнёт».
А тут не зовут к столу,— распалялся он в своей обиде.
Неожиданно на крыльце появился сенс — стройный, как парень, с шапкой волнистых красивых волос.
«Пятьдесят... Врёт, толстяк проклятый! Сенс этот — молодой, ему тридцать пять-сорок; он, видно, спортом занимается. Здоров, как бык. Светится от счастья. Вот он в обе ладони захватил руку Наташи, галантно наклонился, целует.
Прошёл к машине, снял велосипед. Ударил об землю колесами — раз, другой. Вскочил, как на коня. И — полетел.
Наташа вернулась на веранду и скоро вновь появилась с двумя вёдрами,— пошла доить корову.
С велосипедной прогулки экстрасенс вернулся нескоро; было уже темно, когда на веранде хлопнула дверь, и Наташа, счастливая, весёлая, взялась за руль велосипеда и до слуха стоявшего у чуть раскрытого окна Качана явственно донёсся её голос:
— Если не возражаете, я поставлю его во времянку.
К дому подъехал газик-вездеход и из него, словно горох, высыпались три человека. Быстро и ловко,— видно, свои люди,— открыли калитку, взбежали на крыльцо и скрылись за дверью. На веранде, дотоле затемнённой, вспыхнул свет, и за сине-голубыми газовыми гардинами задвигались, засуетились силуэты трёх мужчин. Они вели себя резво, бурно, будто пьяные,— вскидывали руки, устремлялись к Наташе, и кто обнимал её за плечи, целовал в щёку, кто тряс руку, приветствуя или поздравляя. Среди гостей маячили фигуры и отца Натальи, и постояльца,— все были возбуждены, расставляли на столе цветы, бутылки, вручали Наташе какие-то подарки.
Борис понял: у Наташи день рождения, друзья приехали её поздравлять. Нетерпение, взбодрённое ревностью, властно им овладело, он раскрыл чемодан, вытряхнул оттуда содержимое. Выбирал подарок. Сначала хотел понести махеровый шарф, затем отшвырнул его, достал со дна чемодана куртку из тончайшей замши цвета хаки,— недавно мать купила ему на иностранную валюту в «Берёзке». Сказала: «В расчёте на то, что когда-нибудь ты похудеешь». Отыскал в библиотеке друга цветную лощёную бумагу, сделал красивый пакет и принялся за свой туалет. Являлись и сомнения: «Удобно ли, я ведь почти незнаком», но тут же: «А, чёрт, будешь ты ещё хлопать ушами!»
И через несколько минут он уже стоял у двери веранды, звонил. Дверь ему открыла Наталья. Вскинула удивлённо чёрные ресницы, смотрела с явным недоумением.
— Вам молока?
— У вас, как мне кажется, сегодня день рождения?
Наташа вспыхнула румянцем, взгляд её потеплел.
— Да, да. Вы проходите, пожалуйста. Будете гостем.
— Вот вам подарок. Экспромтом, но от всего сердца.
К ним подошёл мужчина, с пышной прической седеющих темных волос, с карими, умными глазами.