Мать-Россия! Прости меня, грешного!
Шрифт:
— В лес, в поход.
— Возьмите меня с собой.
— Я далеко, на весь день.
— И я с вами.
Наталья пожала плечами.
— Пойдёмте, но не хныкать. Нытиков не люблю. Одевайтесь и спускайтесь ко мне — будем завтракать.
Вне себя от радости, Борис умылся, оделся — слетел к Наташе в столовую. Гладкошерстный, серой масти, с голубыми отливами дог, сидевший у входа на веранду, грозно заурчал при виде Бориса. Наташа тихо и дружелюбно сказала:
— Атос! Сидеть! Сиди, милый, и не волнуйся. Этот человек хороший, он пойдёт
Атос, грозно сверкнув глазами, покорно втянул шею, отвернул в сторону голову,— краем глаза, впрочем, продолжая следить за пришельцем. Наташа подошла к нему, положила руку на шею.
— Успокойся, он пойдёт с нами, да, да — пойдёт с нами — слышишь?
Пёс ворчал, крутил головой — видно было, ему нелегко проникнуться доверием к чужому человеку, видеть его рядом со своей хозяйкой.
Атоса Наталья привезла молочным щенком из совхоза, выменяла у главного зоотехника за два улья с сильными пчелиными семьями,— кормила с ложечки, спать укладывала у своей кровати.
Щенок был редкой особо ценной породы,— требовалось разрешение местного общества собаководов,— Наташа оформила разрешение, выправила на собаку все нужные документы. И кормила, и растила с нежностью и любовью, на которую она была способна.
Атос, как и его средневековый тёзка, был по-рыцарски ревнив и храбр до безумия; он бдительно следил за каждым вторгшимся в дом и готов был разорвать на части всякого, кто попытался бы нанести обиду хозяйке. Он одну женщину схватил за руку и сжал её до ломоты только за то, что та взмахнула зачем-то рукой возле лица Наташи. С тех пор соседи и все близкие люди старались поодаль держаться от Натальи, не говорить с ней громко и не размахивать руками.
— Скажите ему добрые слова,— посоветовала Наташа,— иначе будет настороже и не отойдёт от меня ни на шаг.
Качан, никогда не имевший собак и не знавший, как с ними обращаться, подошёл к Атосу, заглянул ему в глаза.
— Атос, хороший... вот тебе моя рука. Будем друзьями.
Атос понимал, что ему предлагают дружбу и что хозяйка, стоявшая тут же и одобрявшая эту сцену, призывает его к тому же, но, видя приближение руки, счёл такой жест слишком фамильярным, глухо заурчал.
— Ну, ладно, ладно, не буду тебя трогать. Но и ты меня оставь в покое. Ладно? Мы ведь с тобой джентльмены, обо всём сумеем договориться.
В душе же у Бориса оставалось недовольство псом,— будет ещё он тут вязаться между нами! — и пес, судя по недобрым настороженным взглядам, слышал это недовольство; в чутком собачьем сердце оставались ревность и предубеждение к непрошенному знакомцу.
Вышли налегке; ни Наталья, судя по её снаряжению, ни Борис не взяли никаких припасов,— видно, всё-таки, поход наш будет недолог,— успокаивал себя Борис,— обойдёмся без еды и питья.
О продолжительности похода Борис думал с тревогой: вдруг как не дойдёт, устанет, не выдержит темпа.
Шли гуськом по узенькой травянистой тропе, мимо кладбища, углубляясь в лес, который становился всё чаще и угрюмее.
Впереди бежал Атос, за ним Наташа с легким одноствольным ружьишком на плече, с планшетом военного образца, из которого выглядывал уголок крупномасштабной карты. Шли быстро, подгоняемые прохладой сентябрьского утра, сырым дыханием тумана, влекомые чистым звонким щебетанием птиц, встречавших малиновый шар солнца, и с ним ясный и тихий день ранней осени.
Ах, хорошо. Хорошо-то как дышится.
Борису хоть и нелегко было поспешать за Наташей, но первые километры он прошёл резво; крепкий кофе, которого он выпил несколько чашек, обилие кислорода развеяли сонливость; усталости как не бывало, сердце работало ровно, и он не слышал стесняющих неудобств и колющих болей, которые обыкновенно являлись у него во время быстрой ходьбы. Смущало молчание Натальи,— не повернулась, не спросила о самочувствии; и во время завтрака хотя и с улыбкой подавала ему яичницу, мёд и сметану, но сказала лишь несколько слов: «Одумайтесь, вам незачем идти со мной в такую даль. Я в безопасности, со мной ружье, собака. Но, конечно, вам ходить полезно»,— и весь разговор. И теперь не повернется, не спросит, легко ли ему за ней поспевать?
Миновали дубовую рощу, спустились к низине,— тут курился утренний сырой туман. Вошли в него словно в молочное озеро,— собака скрылась на дне, Наташа погрузилась по плечи; голова, покачиваясь, точно плыла над волнами.
Из тумана змейкой выползала просёлочная дорога, вела в лес — и над ней, над дорогой, рядком чёрных свечек бежали в глубину лесной просеки столбы телефонной связи. Там, за просекой, копнинские пруды,— вспоминал Борис прогулки с другом. И надеялся, что у первого пруда Наташа остановится, они передохнут.
Но Наташа не остановилась; шла тем же легким, почти летящим шагом дальше. Борис счёл неудобным долее отставать, догнал девушку.
— Вы так быстро идёте!
— Люблю ходить быстро. Поспевайте, вам полезно.
Достала из сумки-планшета компас и карту, на ходу стала уточнять направление. На карте сделала пометку.
— Похоже на то, что вы готовитесь к какой-то игре, где нужно быстро ориентироваться на местности.
— Нет, играть мне некогда; я составляю карту медоносов: культурные поля, травы, насаждения. Три соседних района уже обошла, составила — теперь принимаюсь за свой район, Сергиевопосадский.
— Зачем нужна такая карта?
— Как зачем? Я же пасечник! Слышали, говорил директор: заведующий отделением совхоза. Сказал он слишком громко, точнее будет: бригадир пчеловодческой бригады.
— Ну, и что же? Зачем карта?
Наталья одарила Качана смешливым снисходительным взглядом. Впрочем, объяснила охотно, обстоятельно:
— Пчёлы, как и всякая живность, любят места злачные, обильные нектаром. А нектар при цветении хотя и выделяют почти все растения, но пчёлы потребляют в пищу нектар целебный, особенно богатый сахарами,— самым энергетическим материалом.