Матабар
Шрифт:
Как многое изменилось за эти шесть лет…
Но только не для старика. Даже здесь, в долине, в дали от родных мест, он все еще чувствовал в себе достаточно сил. Кряхтя и стеная, он выпрямился и поднял над головой посох, а затем с силой вонзил его себе под ноги.
— Ты справишься, — произнес он и словно еще несколько лет опустились ему на плечи. — Ардан.
И ветер, кружащий вокруг Старой и Новой Алькад, подхватил сказанное и понес через хребты, пролетел по перевалу и закружил вокруг утеса.
Там, где стоял молодой охотник.
Удивительно, как он прежде никогда этого не замечал. Что здесь, на дальнем изгибе хребта
Арди подошел к их подножию и посмотрел наверх. Там, среди туч и вьюги, он увидел утес, напоминающий голову ястреба, а сама гора — словно его острые крылья, пронзавшие облака.
— Ястребиный Утес…
И охотник, словно это была не буря, а погожий летний день, схватился пальцами за камни. Он мог бы обойти скалу, найти горную тропу и спокойно подняться наверх, но это значило бы потерять пол ночи, а может и несколько дней. Сердце Арди не позволяло такой расточительной роскоши.
Под ударами ветра, презирая уколы ледяных игл, слушая гром, Арди полз по камням, как его когда-то давно наставлял Учитель. Отсветы молний становились для него лучами ока Духа Дня. И с каждой новой вспышкой он различал тени выступов, впадины узких расщелин, скосы расколов и тонкие линии парапетов. Охотник цеплялся за них, рывками передвигая тело, прижимаясь корпусом к скале и поднимаясь все выше и выше.
Иногда едва было не срывался, но даже не чувствовал смрадного дыхания и холодных когтей. Страх, будто сам испугавшись свирепой бури, заскулил и поджал хвост, оставив наедине охотника и зимний шторм.
Стоило всего раз ошибиться, всего на мгновение оступиться, неправильно рассчитать силы, соскользнуть пальцами с особенно тонкой полоски камня, как темная пропасть внизу сожрет плоть и перемелет кости, но как и Учитель когда-то — Арди не ошибался.
Его пальцы оказались крепче когтей горного барса — любой выступ, даже толщиной с воронью косточку, был для него надежнее широкого плато. Дыхание охотника не сбивалось, а легкие раздувались широкими мехами, словно у молодого медведя, поднимающегося по камням к вершине водопада. Глаза Арди видели так же ясно отчетливо, как и глаза орла — он замечал даже самые дальние выступы и зацепы. А до ушей, будто это была белка, ищущая дупло, доносились малейшее, едва различимые свисты, когда ветер путался среди расколов, трещин и расщелин.
Не прошло и трех часов, как охотник поднялся на вершину утеса. И здесь, на широком уступе, напоминающим язык, действительно лежал испещренный камень с небольшой полоской посередине, делящий его на две половины.
Арди подошел к нему, провел рукой и улыбнулся — действительно выглядел как попа. И если не огра, то уж тролля — это точно.
Охотник повернулся и посмотрел на юг. Все замело снегом, спрятав ориентиры, тропы и деревья. Но Арди и не требовалось знать куда идти, чтобы чувствовать нужное направление. Уже не переходя на бег, он начал спокойно спускаться вниз. Камень оставался за спиной, а Арди шел через опушки. Несмотря на плотный, хрустящий покров, он ощущал привкус свежей травы, холодную влагу ручьев и медовый запах цветочных лугов.
Миновав опушки, Арди смахнул снег со старого, поваленного ураганом ельника. Там, на стволе, на месте явно неумело срезанной коры, виднелась надпись на незнакомом или… знакомом языке. Охотник нахмурился и вгляделся. Сперва письмена таили от него свой смысл, но затем он прочитал:
— Строго… на… север… — едва слышно шептал Арди. — три… опушки… попа… огра.
И каждый раз, когда пальцы касались букв, охотник ощущал исходящее от них тепло. Не такое, как Атта’нха, а другое. Совсем другое. Оно вызывало у него невольную улыбку и Арди пошел дальше. Пробравшись через снежные кустарники и сломанные деревья, он вышел на берег неширокой реки. Когда придет время сменяться власти Королев, она разойдется в ширь и станет бурным горным потоком, способным поднимать тяжелые валуны и нести их вниз — в лесные ущелья.
Но это потом. Не сейчас.
Сейчас, закованные ледяными объятьями, она спала в ожидании часа пробуждения.
Охотник пошел вниз по её течению. Какие-то смутные видения наполняли его разум. Видения, смысл которых он не мог ни осознать, ни уловить. Стоило только им всплыть в его голове, как они тут же исчезали, забываясь и подергиваясь пеленой.
Странное это ощущение — одновременно что-то помнить и нет.
Обычно Арди отмахнулся бы и сказал, что все это, как наставлял Учитель, мысли завтрашнего дня, но не теперь. Теперь, отчего-то, его сердце желало удержать видения, не дать им уйти, но разум не мог подчиниться.
А затем все это исчезло. Стало неважным.
Река уходила все дальше вниз, петляя среди скал и холмов, но Арди куда больше интересовал отходящий от неё ручей. Он змеился, кривляясь вдоль пологих берегов некогда широкого притока, а затем, у подножия белоснежного склона, вновь раскрывался объятьями речного рукава. И Арди пошел следом за манящим зовом. Через смешанный лес, сквозь размашистые кусты ежевики, аккурат на границу просторной поляны.
Сейчас спрятанная под все тем же снежным настилом, но вот летом и особенно весной — превращающаяся в цветастое полотно, в котором так забавно ловить кузнечиков и сверчков. Арди это точно знал.
Он шел по снегу, иногда замирая и смутно различая в вихрях снежной пыли очертания непонятных силуэтов. А впереди, на излучине реки, около скального наката, из серого плена которого вырвались две ели — одна высокая и статная, а другая еще совсем молодая… была молодой, а теперь тоже немного подросла.
Так вот.
Там стоял…
— Дом? — произнес Арди неуверенно.
И это слово, вдруг, стало значить для него куда больше, нежели просто постройка — пусть больше, намного больше чем хижина Атта’нха, но, по сути — тоже самое. Нет, слово дом означало другое.
Арди подошел к… крыльцу. Да, так назывались эти ступени, теперь уже прогнившие и провалившиеся под гнетом природы и времени. Они поднимались к широкой площадке. Когда-то, охотник тоже это просто знал, здесь стояло кресло-качалка и кто-то, там всегда сидел и рассказывал Арди истории и сказки. Кресло пропало, как пропала и большая часть навеса — сейчас через неё виднелось небо, где тучи волнами бились друг о друга.
Охотник поднялся к двери. Её никогда не закрывали на замок и не запирали на засов. А теперь они здесь висели оба. Широкая доска, прибитая толстыми гвоздями, скрепляла проем и саму дверь, а на нескольких скобах висел обманчиво проржавевший замок, с такой толстой дужкой, что и Гуте пришлось бы постараться, чтобы его сломать.