Matador поневоле
Шрифт:
Вероника с Мигелем пришли к нему сразу после боя. Он сидел разгоряченный, в одной рубахе, и с закрытыми глазами снова и снова вспоминал свой триумф.
— Ты просто молодец, Рафи! — Вероника обняла его и поцеловала в щеку.
Аромат жимолости… Сердце Рафи забилось быстрее.
— Вероника права, — послышался голос Мигеля. — Отличное выступление. Они чуть с ума не сошли от восторга. В который раз тебе скажу: ты делаешь невозможное, маленький матадор.
Рафи показалось, что в голосе Мигеля мелькнула насмешка. Едва уловимая, скорее, легкий намек на нее. Но этого было достаточно, чтобы Рафи вернулся
— Спасибо, — сухо сказал он.
— Правда, мне очень понравилось… Я забыл о том, что ты ничего не видишь. Почти безупречная работа.
— Почти?
— Конечно. Ты бы смог быть безупречным, если бы видел… Но безупречность не так уж и хороша, Рафи. В ней нет жизни.
— Опять твои загадки, — недовольно сказал юноша.
— Ты опять мрачнеешь, Рафи, — мягко произнесла Вероника. И добавила, обращаясь к Мигелю. — Он странный в последнее время.
— Да я вижу.
— Со мной все в порядке, — Рафи почувствовал, что начинает злиться. Это его удивило. Он никогда не думал, что сможет испытывать злость по отношению к своему другу и девушке, которая... которая была не просто другом. Так ему хотелось думать теперь, после того как она произнесла «мы с Мигелем».
Он не думал, что когда-нибудь сможет разозлиться на самых близких ему людей, но тем не менее разозлился. Вернее, он думал, что это злость. На самом деле, Рафи испытал чувство, неведомое ему до сих пор. Это была самая обыкновенная ревность, в которой он не мог признаться даже самому себе. Не мог осознать, что ревнует. И чтобы хоть как-то объяснить внезапное желание схватить Мигеля за лацканы и вытолкать вон из комнаты, чтобы тот оказался как можно дальше от Вероники, Рафи пришлось убедить себя, что он попросту разозлился. Так было проще и понятнее.
— Ну ладно, ладно, — примирительно сказал Мигель. — Все в порядке, так все в порядке. Я всего лишь хотел сказать, что ты здорово дрался. И нечего яриться из-за пустяков. Мы ведь друзья?
Мигель не утверждал. Он спрашивал. От него не укрылось, что между ним и юношей что-то произошло. Их отношения, которые были чем-то средним между дружбой и отношениями ученика и учителя, дали трещину. Первый раз он это почувствовал, когда отказался рассказать о том, где живет старик, открывший ему новый взгляд на мир. Постепенно маленькая трещинка разрасталась. Рафи был слишком занят собой и собственной слепотой, чтобы понять, о чем ему толковал Мигель. Но простое непонимание — это полбеды. Мигель чувствовал глухое упорное сопротивление со стороны Рафи. Сопротивление, основанное на возросшем самомнении юноши— Его сильно избаловал тот кусочек славы, который он успел завоевать. И вот теперь неприкрытое раздражение в голосе и обиженно поджатые губы.
— Ну, — повторил Мигель, — мы друзья? Или хлопки бездельников так вскружили тебе голову, что ты решил завести других друзей, которые будут без устали восхищаться тобой?
— Они не бездельники, — сказал Рафи. — Большая часть из них — честные трудяги, гнущие спину дни напролет. Не надо обижать людей только потому, что они не в восторге от тебя.
Мигель глубоко вздохнул.
— Хорошо. Они не бездельники, ты прав. Но речь сейчас не о них. Речь о нас. Мне бы не хотелось, чтобы наши отношения испортились из-за какого-нибудь пустяка.
— Из-за пустяка они не испортятся.
— Эй, —
— Нет, — почти выкрикнул Рафи.
Поняв, что слишком резок, он добавил спокойнее:
— Я сегодня очень устал. Если хотите, идите без меня. Мне надо отдохнуть. Где твой отец, Вероника? Я хочу, чтобы он отвел меня в гостиницу.
— Это можем сделать мы, — сказала девушка.
— Лучше отправляйтесь по своим делам. Повеселитесь и за меня.
— Рафи, не валяй дурака, — сказал Мигель. — Мы проводим тебя. Вино никуда не убежит.
Упрямиться дальше было бы глупо. И подозрительно… Поэтому Рафи дал себя уговорить. Хотя больше всего на свете ему хотелось остаться сейчас одному.
— Хорошо. Если вы так хотите…
До гостиницы они дошли в полном молчании. Рафи чувствовал себя немного виноватым. Какая собака его укусила? Да, конечно, он устал после боя, у него были непростые дни до него, ему не нравилось то, что Мигель с Вероникой были слишком похожи на пару… Но все равно нужно было держать себя в руках, а не вести себя как глупый и капризный ребенок.
У самых дверей гостиницы Мигель положил руку на плечо Рафи. Юноша едва заметно напрягся.
— Не держи на меня зла, — сказал матадор. — Ты действительно был сегодня очень хорош. Надеюсь, завтра придешь послушать, как буду выступать я. Завтра я собираюсь взорвать этот городишко. Они увидят такое, чего никогда не видели. Это будет мое последнее выступление. Больше я не намерен выходить на арену. Так что приходи обязательно, хорошо?
Рафи кивнул.
— Приду.
— К тому же… Мы с тобой не закончили наш разговор.
— Какой?
— О том старике.
— Старике?
—Да. Тот человек, который мне помог. Он стар настолько, что, кажется, должен был умереть лет сто назад.
— Мне показалось, что тот разговор мы закончили.
— Как знать… — задумчиво сказал Мигель.
Рафи почувствовал, что Вероника взяла матадора за руку. А может быть, ему просто показалось…
ГЛАВА 8
Уснуть Рафи не смог. Он лежал одетый, с открытыми глазами, заложив руки за голову, прислушиваясь к звукам, доносившимся с ночной улицы. Откуда-то слышался веселый смех и нестройное пение, под окном протопал патруль, следивший за порядком в городе во время фиесты, спустя какое-то время по булыжной мостовой простукали туфельки запоздалой красавицы…
Рафи подумал, что, если бы не его слепота, он и сам мог бы сейчас смеяться где-нибудь, выпив хорошего вина, петь песни, бродить по ночному городу с красоткой, уговаривая ее не спешить домой. Да что там, он мог бы просто лежать на теплой земле и смотреть на звезды… Но вместо всего этого — узкая жесткая кровать, одиночество и темнота. И даже стань он самым знаменитым матадором, ничего не изменится. Он также будет одинок в своей тьме. Не лучше ли иметь эти простые радости жизни, чем стать легендой, ожившим памятником самому себе? Что ему с того, что его имя будут помнить через несколько десятков лет? Годы своей жизни, единственной и такой короткой, он проведет, не изведав и сотой доли того, что знает обычный человек.