Материнская любовь
Шрифт:
Майя удобно устроила парня на диване, притащив одеяло и подушки. Подтащила журнальный столик. Поставила на него вазочку-каскад с фруктами, конфетами и орехами. Вручила дистанционный пульт от телефизора и ушла работать. Что-то внутри упорно толкало ее заботиться о нем.
Часа через два она вдруг почувствовала за спиной чужое присутствие и резко обернулась, крутнувшись в кресле: Ярослав стоял в дверях ее комнаты, опираясь на швабру и внимательно наблюдал, как она работает. Он хмыкнул:
— Я уже пятнадцать минут наблюдаю за вами. Вы так увлекаетесь,
Женщина была неприятно поражена его словами. Все ее добрые намерения улетучились. Она вскочила на ноги. По лицу пошли пятна. Выпалила в гневе:
— И что? Когда наберетесь сил, подкрадетесь и убьете?
Он задумчиво покачал головой:
— Нет. Когда брал в заложницы — еще мог, а сейчас нет. Вы спасли мне жизнь и свободу, хотя я и не понимаю ваших мотивов. Вы не связали меня зная, что я бандит и не приковали наручниками к кровати, хотя находитесь в доме одна. Я проверил. Без ненависти относитесь и настолько спокойны, как будто это самое обычное дело — приютить в собственном доме своего похитителя и убийцу. Все это странно, вы не находите?
Майя хмуро посмотрела на него, вновь опускаясь в кресло:
— Вас устроит объяснение — ненависть к людям и нежелание с ними долго общаться ни при каких обстоятельствах? А теперь не мешайте мне работать!
Он кивнул:
— Вполне, но для этого надо иметь веский повод…
Ярослав медленно развернулся и вернулся в гостиную, постукивая концом швабры по дубовому паркету. Больше они не разговаривали. Кольцова была занята переводом, а он сидел у телевизора.
К вечеру у раненого поднялась температура. От ужина парень отказался. Лежал в детской, глядя в потолок и тяжело дышал. Майя сразу же позвонила Рязановскому. Валерий после первого же гудка ответил:
— У телефона!
Женщина объяснила создавшуюся ситуацию. Хирург объяснил:
— Такое вполне возможно. Организм травмирован и теперь борется. Дай таблетки, что я тебе оставил. Сразу две и положи влажное холодное полотенце ему на лоб.
Она так и сделала. В столовой ложке растолкла две таблетки ампициллина в порошок. Положила ложку на поднос. Поставила рядом стакан с кипяченой водой и глубокую тарелку с холодной водой. Опустив в нее махровую салфетку, направилась в детскую. Ярослав с трудом открыл глаза:
— Зачем вы здесь? После того, что я сделал, вы не должны заботиться обо мне…
Майя положила свою руку ему на лоб и грустно сказала, переходя на «ты»:
— Если ты назовешь телефон того человека, кто о тебе позаботиться, я привезу этого человека сюда.
Он с трудом сосредоточился:
— У меня никого нет.
Майя вздохнула:
— Ты еще очень молод и кто-то обязательно должен быть рядом, чтобы ты не умер. Давай выпьем порошок. Ты уснешь, а завтра будет уже лучше.
Женщина приподняла его за плечи и он прижался головой к ее плечу. Она одной рукой протянула к его губам ложку. Как маленькому ребенку высыпала в рот порошок, заглядывая сбоку. Бросив ложку на поднос, дала запить горечь
Майя уже спала, когда раздался его крик, полный ужаса. Накинув на себя халат, она бросилась к детской.
Ярослав сидел забившись в угол кровати, прикрывая голову руками и безумными глазами смотрел на полку с книгами. Одеяло лежало на полу. Перевязанные торс и нога белели в полумраке повязками.
Кольцова подошла. Присела рядом на кровать. Тихо и спокойно сказала:
— Все хорошо. Тебе просто приснился дурной сон.
Взяв за руки, слегка потянула вниз и он подчинился. Вытянулся на кровати во весь рост. Майя заботливо укрыла его одеялом. Погладила по плечу. Собралась уйти, когда раздался его голос:
— Подожди… Мне было четыре года, когда родители погибли. Старшую сестру забрала к себе бабушка, а меня отправили в детский дом, потом в интернат. Воспитатель, здоровенный мужик, часто бил меня ни за что и никому до этого не было дела. Я дважды убегал из детдома. После побегов он избивал меня еще сильнее. Я не мог ходить по несколько дней… — Слова вырывались из его рта с горечью, сквозь судорожное дыхание, больше похожее на всхлипы: — Всю жизнь я чувствую себя брошенным. Когда вернулся с Чечни, то первым убил воспитателя, чтобы никто больше не чувствовал на себе его кулаков. Менты не смогли найти меня, к тому же появилось хорошее прикрытие. Вскоре получил кличку «Трубач» за то, что подходя к жертве тихонько имитировал звук трубы.
Майя снова опустилась на край кровати рядом с ним, взяла его руку в свою:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать восемь.
— Женат?
— Нет. Зачем завешивать чью-то жизнь? Обманывать я не хочу, а кто согласится жить с убийцей?
Немного помолчав, Кольцова снова спросила:
— Тебе нравится убивать?
Ярослав ответил коротко и четко:
— Стараюсь не думать — просто делаю свою работу.
Майю почему-то нисколько не шокировало его признание. Этот парень вообще не умещался в ее сознании в слово «убийца». Он не был жестоким и это она чувствовала. Ярослав был живым. На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Трубач прервал его, тихо спросив:
— Почему вы одна?
Кольцова поправила и без того хорошо укрывшее парня одеяло. Стараясь не смотреть ему в лицо, выдохнула хрипло:
— Муж бросил меня ради другой женщины…
Сама поразилась, сколько горечи прозвучало в ее голосе. Ярослав понял, как ей больно и обидно. Она ожидала очередного вопроса, но он больше ни о чем не спросил. Осторожно дотронулся до ее руки пальцами другой руки и чуть провел по узкой кисти. Тишина висела в воздухе. Она спросила, чтоб разрядить обстановку: