МАТИСС
Шрифт:
В романе Марселя Пруста „В поисках утраченного времени ”его герой в годы юности испытывает страстное влечение к великосветскому обществу Г ермантов, окруженному в его глазах ореолом исторических легенд и преданий. Однако, по мере того как он входит в этот мир, ближе знакомится с ним, ореол этот все более и более бледнеет, герой Пруста убеждается в том, что светское общество пустое, тщеславное, ничтожное. В конце концов оказывается, что самое ценное в романе — это вовсе не высший свет, о котором мечтал герой, а его мечты, его любовь, высокие стремления его души, его чуткость, способность дать в художественном слове новую жизнь своим юношеским переживаниям. Эта истина полностью открывается ему в последней части романа Пруста, названной „Вновь обретенное время ”.
В своем отношении к „галантным темам ”Матисс
В конечном счете картины Матисса выражают готовность художника пренебрегать всеми соблазнами жизни ради высоких целей искусства. Ему приходилось много трудиться над тем, чтобы освободиться от лишнего балласта. Недаром во многих случаях он не скрывает того, что рисует вовсе не жизнь, какой ее можно подсмотреть, увидать, но всего лишь модели, которые он усаживает, как ему нужно, и одевает по своему вкусу. В некоторых случаях с краю картины или в зеркале виден художник за мольбертом, рисующий модель. Но он идет еще дальше. Можно сказать, что содержанием его картин становится сам процесс позирования и создания картины, факт превращения модели в красочное пятно, процесс художественного претворения жизни.
В живописном реквизите художника можно обнаружить запас предметов, которые в различных сочетаниях проходят через все его холсты (некоторые из них, отслуживши свою службу, хранятся ныне в музее его имени в Ницце). Вот эти любимые предметы Матисса:
вазочки различной формы, предназначенные для пышных букетов цветов, блюда, на которых громоздятся спелые плоды;
кресла с полосатой обивкой, очень удобные для сидения (одному старинному креслу художник посвятил отдельную картину);
стеклянный сосуд, в стенки которого тыкаются носами золотые рыбки; узорчатая балконная балюстрада, сквозь которую заманчиво виднеется уголок лазурного моря;
окно, сквозь которое приветливо выглядывает голубое небо; полосатые зеленые жалюзи, благодаря которым при солнечном свете пол превращается в подобие зебры;
ковер-дорожка, который ведет наш взор в глубь картины; ковры на стене, которые останавливают это движение.
И, конечно, рядом с этим реквизитом предметов в искусстве Матисса существует свой реквизит персонажей: среди них прежде всего изящные молодые женщины и девушки, то в пестрых халатах, то в восточных панталонах, то, наконец, обнаженные; они то лениво возлежат на тахте, то музицируют, то всматриваются в рыбок или праздно сидят, отложивши в сторону книгу.
Все эти предметы и персонажи ведут в картинах своеобразное существование. Правда, во время работы художник, по собственному признанию, верил в реальность их существования. Но в конечном счете они ему нужны были для того, чтобы создать картину и доставить ею зрителю художественное наслаждение. Способность отвлекаться от предмета была знакома еще предшественникам Матисса, но им она была ясно осознана и последовательно проводилась в искусстве.
В этом отношении картины Матисса решительно отличаются от картин на сходные темы его сверстника П. Боннара. Главной задачей этого художника- интимиста было вызвать в нас ощущение уюта жизни, протекающей перед нашими глазами. Эту задачу он прекрасно решал в изображениях утренних вставаний и туалетов, завтраков и обедов, в изображениях комнат, тесно заставленных вещами, с играющими детьми, кошками и собаками. Матисс порывает с этим домашним уютом. Многие видят в этом непоправимую потерю. Но потеря эта искупается новыми возможностями, завоеванными художником.
Он сам говорил об особом видении художника, которое освобождает его от зависимости от предмета. Самая красивая модель, признавался он, для художника то же самое, что стройная ваза. И это были не пустые слова. В живописи Матисса мы постоянно находим признаки подобной отрешенности от обычного восприятия ради раскрытия в вещах их внутреннего смысла. В одной картине — „Танцовщица и кресло ”(1942, Ливан, частное собрание) — изящная, гибкая фигурка женщины почти приравнивается к стоящему рядом с ней креслу с гнутыми подлокотниками. Два уподобляемых друг другу существа словно „переговариваются ”друг
Матисс как бы уверяет нас, что во всех представленных и воспетых им предметах самое существенное — это их внутреннее родство. Но поскольку мы все же угадываем в каждом из них то живого человека, то неодушевленный предмет, мы как бы вновь обретаем реальность, но только преображенную искусством, одухотворенную воображением художника.
В картинах Матисса почти никогда ничего не происходит. Предметы всего лишь сосуществуют, люди сидят один рядом с другим (лишь в редких случаях люди играют в карты или в шахматы, смотрят задумчиво в окно, но это выглядит как нарушение гармонии, обычно царящей в мире художника). Это вовсе не значит, что в картинах Матисса все изображенное им лишено всякого смысла. Его картины полны внутреннего действия. В них раскрываются такие взаимоотношения между предметами и людьми, которые обычно ускользают от художника. Альфред Барр утверждает, что в натюрмортах Матисса происходят настоящие драмы. В этом утверждении есть некоторая доля преувеличения, драматизм обычно Матиссу чужд. Но, несомненно, в его интерьерах, в фигурных композициях и даже в натюрмортах предметы живут, находятся в живом взаимодействии.
В стихотворении, посвященном Матиссу, Луи Арагон дает длинный перечень предметов, которых художник коснулся своей кистью. Многократным, почти назойливым повторением одного глагола он подчеркивает волевое отношение художника ко всему тому, чему он дал новую жизнь в своих холстах:
„Я объясняю без слов шаги хоровода, Я объясняю сдутый ветром след босой ноги, Я объясняю без утайки мгновенье этого мира, Я объясняю луч солнца на чьем-то далеком плече, Я объясняю черный мрак в распахнутом окне, Я объясняю времена года, деревья и птиц, Я объясняю немое счастье зеленых трав, Я объясняю странное молчание домов, Я объясняю бесконечно и тени и свет, Я объясняю очарование женских тел, их блеск, Я объясняю небосвод вещей и их различия, Я объясняю их родство вот здесь передо мной.Средства выражения
Для Матисса было всегда непреложным законом, что каждая мысль в искусстве неотделима от его средств выражения. Художник воплощает в искусстве правду, но эта правда не отвлеченное понятие, она заключена в самой живой плоти искусства. Композиция, линия, цвет, пространство — вот основные элементы живописной поэтики Матисса.
Композиция, как ее понимает Матисс, способна превратить кусочек холста в гармоническое целое, в подобие благоустроенного мира, и вместе с тем благодаря ей каждый представленный предмет в картине выигрывает в своем значении. Порой художник вводит в свои картины один и тот же предмет из своего излюбленного реквизита, но в зависимости от характера композиции он производит различное впечатление. Если картина сильно вытянута кверху, то и предметы устремляются вверх, если она более спокойна, то предметы вытягиваются вширь и утверждают в ней горизонталь. Если предмет находится в середине картины, то другие, подчиняясь ему, располагаются вокруг него венком. Если два предмета или две фигуры расположены в картине по сторонам от ее средней оси, то они действуют на равных основаниях, между ними возникает некий диалог. Если в картине подчеркнуты вертикали, то выявляется ее устойчивый, тектонический характер; горизонтали вносят в нее покой; при преобладании волнистых очертаний кажется, что дуновение ветра колышет водную гладь: если, наконец, все формы падают вниз, в ней чувствуется усталость. Иногда в картину входит весь предмет целиком, и этим утверждается его преобладающее значение; иногда предмет пересекается рамой, тогда он теряет это значение. Если композиция выходит за грани рамы, тогда картина воспринимается как фрагмент более обширного целого.