Матрос с 'Бремена' (сборник рассказов)
Шрифт:
– - Я не сплю.-- Он откинул назад большую седую голову; на его розоватом профессорском лице появились запоздалые морщины.-- Сегодня утром -- никакой сонливости. Обсуждаемая тема: Шелли -- поэт и драматург. Как видишь, я не сплю и совершенно бодр, дорогая.
– - Налить еще кофе?
– - Не люблю кофе, ты знаешь.
Гортензия налила еще чашку. Для утреннего кофе она приобрела громадные чашки, похожие на миски для каши. Он вытащил одну из своих старых записных книжек для лекций и медленно принялся что-то в ней читать,
– - Выпей кофе!
– - настаивала она.
Роджер поднял чашку обеими мягкими, старческими руками и стал пить -- в какой-то особой, подчеркнуто аккуратной, деликатной, домашней манере; такая особенность была у него всегда и вот сохранилась даже в старости.
– - Он был выходцем из очень порядочной и богатой семьи,-- начала Гортензия.
– - Скажите, какой парадокс! Подумать только -- еще в тысяча семьсот девяносто втором году порядочность и богатство не мешали друг другу, как-то уживались.-- Роджер фыркнул.-- Ну, вот видишь, со мной все в порядке, даже откалываю профессорские шуточки; жизнерадостен и дееспособен.
Гортензия, улыбнувшись, коснулась руки мужа.
– - Замечательно! Его выгнали из Кембриджа, когда он написал книгу "Необходимость существования атеизма", а его отец перестал разговаривать с ним...
– - Я отлично все помню!
– - подхватил Роджер.-- Курс английской литературы для первокурсника; обзор английской литературы. Сам читал его тридцать лет назад. Должен же я хоть что-то помнить из него, как считаешь?
– - Да, дорогой,-- ответила Гортензия.
– - Сегодня утром все так ясно перед глазами,-- отметил Роджер.-- Все ясно как стекло. Может, мне становится лучше? Что скажешь, дорогая?
– - Вполне возможно,-- подтвердила Гортензия.-- Ну а теперь, дорогой, Шелли...
– - Сегодня утром нечего беспокоиться. Для этого нет абсолютно никаких причин. Я прекрасно справлюсь с лекцией в аудитории; буду держать их в ежовых рукавицах. Слава британской поэзии, джентльмены,-- только подумайте: какая дивная музыка столетий! Ну, это риторика старика профессора для молодежи.-- Вдруг, вздохнув, он закрыл глаза и заснул.
Гортензия недовольно покачивала головой, нервно перебирая пальцами седую прядь на шее. Подошла к мужу, легонько потрясла его за плечо.
– - Ну, Роджер! Роджер! Сейчас не время для сна! В девять у тебя пятидесятиминутная лекция.-- Потрясла сильнее.
Голова его беспомощно перекатывалась на груди из стороны в сторону.
– - Роджер!
– - закричала она.-- Роджер, встань! Очнись!
– - Дай поспать,-- процедил он сквозь зубы, не открывая глаз.-- Прошу тебя, дай поспать! Всего пять минут... Прошу тебя -- всего пять минут...
– - Нет, никаких минут! Немедленно открывай глаза, сию же секунду!
– - не понижала голоса Гортензия.-- Ты должен сегодня бодрствовать хотя бы до двух дня! Дорогой, Роджер, прошу тебя, прошу тебя!
– -
Гортензия, взяв его голову обеими руками, сильно тряхнула.
Наконец он открыл глаза.
– - Ну что ты ко мне пристала?! Оставь меня в покое!
– - закричал он ей прямо в лицо.-- Убирайся отсюда, прошу тебя! Я уже не в состоянии кого-либо учить. Я хочу только одного -- поскорее умереть! Убирайся отсюда!
Она поднесла чашку с кофе к его губам.
– - Давай! Выпей!
Он машинально начал пить, бормоча после каждого глотка:
– - Как я тебя ненавижу... Ты превращаешь последние годы моей жизни в настоящий ад... Пусть меня выгоняют, пусть! Мне абсолютно на это наплевать...
– - Лучше вспомни, какому наиболее заметному влиянию подверглась поэзия Шелли!
– - стояла на своем Гортензия.-- Вспомни Уильяма Годвина1, Платона!
– - Мне ничего не нужно! Я хочу спать, и все тут. К черту пенсию, к черту...
– - Так кто оказал наиболее значительное влияние на творчество Шелли, Роджер?
– - Годвин и Платон.-- Он устало махнул рукой.-- Я все знаю. Я себя хорошо чувствую. Прости меня. Неужели я сказал, что ненавижу тебя?
– - Не обращай внимания!
– - отмахнулась Гортензия.
– - Нет, я тебя вовсе не ненавижу,-- продолжал Роджер своим слабым старческим голосом.-- Я тебя очень люблю.
– - Знаю. Оставим это!
– - Стоит мне закрыть глаза, как иногда я вижу сны,-- объяснял ей Роджер.-- Не знаю, сплю я или бодрствую, но я вижу сны. Я гуляю по берегу Чарлз-ривер, гляжу через нее на здание Гарварда, а ты идешь со мной рядом. Такое происходит, как только я закрываю глаза.
– - Не будем об этом, дорогой.
– - Ну что в этом дурного или опасного? Я снова отлично себя чувствую,-Роджер потягивал из чашки остывший кофе.-- Как жаль, что мы уехали с Восточного побережья! Нельзя было этого делать. В этом городе мы чувствуем себя словно в ссылке; никогда он мне не нравился. Мне всю жизнь хотелось жить в Бостоне. Ну что нам здесь нужно?
– - Как только оформишь пенсию, сразу переедем в Бостон,-- успокоила его Гортензия.-- Будем гулять по берегу Чарлз-ривер все лето. Ну а пока, дорогой, никак нельзя игнорировать Шелли.
– - Ладно, мне действительно лучше поговорить. Это заставляет меня бодрствовать; я и в самом деле хорошо помню весь этот материал -- всю эту чепуху. Только иногда у меня перед глазами вдруг возникает какая-то пелена тумана, и я чувствую ужасную усталость. И мне так редко хочется говорить,-ты уж не обижайся на меня за это.
– - А я и не обижаюсь,-- успокоила его Гортензия.
– - Маленькая моя Гортензия Слоан!
– - Роджер хихикнул.-- Когда мы поженились, мне приходилось делать для тебя абсолютно все, разве только не умывать тебя по утрам.