Маяк в Борсхане
Шрифт:
За 19 дней до дня «Ч».
Джунгли Борсханы. Поселок племени нгвама
Разъяснив весталкам свои представления о стандартах красоты, я беспрепятственно принялся обходить территорию. Лопатка висела на правом запястье, и я небрежно поигрывал ею, как петербургский франт двести лет назад поигрывал тростью, прогуливаясь по Невскому проспекту. И учтиво спрашивал прохожих:
— Вождь Твала. Где его дом? Я ищу вождя…
Встречные мужчины, особенно в скелетной раскраске, напрягали бицепсы и строили грозные гримасы, зато женщины приветливо здоровались,
Откровенно удивляли имена. Занеле — хватит девочек. Банеле — хватит мальчиков. Пендиле — другая девочка… Оказывается, восклицание отца или матери в момент окончания родов и становилось именем.
Когда мальчик лет десяти назвался Мутееса, а его мать, которая выглядела как бабушка, объяснила, что это означает Божья воля, я начал кое-что понимать.
— У вас был миссионер? Это он учил вас английскому?
Нгвама заметно пугались, прекращали беседу и быстро уходили. Похоже, эта тема относилась к табу [13] . Так же, как и Тот, чье имя нельзя произносить. Так же, как и местонахождение дома вождя. Во всяком случае, скоро у меня не осталось собеседников.
13
Табу — у первобытных народов это строгий запрет на совершение каких-либо действий, предметы, разговоры. Нарушение табу строго наказывается, нередко смертью.
Пришлось самому обойти всю деревню. Она оказалась больше, чем на первый взгляд, потому что еще десяток домов прятался в лесу. Но я подумал, что вряд ли главный начальник племени нгвама предпочтет жить в отдалении — мода на загородное жилье сюда еще не дошла.
Так и оказалось: вождь жил в самом центре поляны, в обычной хижине, может, чуть большей, чем у его подданных. Правда, он размещался в ней один, а все остальные теснились в своих жилищах вдесятером. У входа стояли два воина в боевой раскраске, с луками и копьями в руках. Завидев меня, они молча натянули луки, и я поспешно отступил на несколько шагов.
— Президент Америки хочет говорить с вождем Твала! — сообщил я. И громко повторил это несколько раз, пока изо рта дома не показался заинтригованный вождь. Он оглядывался вокруг, явно не понимая, где прячется американский коллега.
— Президенту нужно радио! — отчаянно жестикулируя, сказал я. — Он хочет говорить по радио!
Вождь кивнул. Его совершенно не удивила такая постановка вопроса. Через несколько минут он, в сопровождении двух телохранителей, повел меня по деревне. Идти пришлось недолго — на противоположный конец поляны, где в удобном месте стоял явно нежилой дом. Туда мы и вошли.
Я будто вновь переместился во времени и пространстве. Складная солдатская кровать, застеленная выцветшим шерстяным одеялом, три грубые табуретки, напрочь лишенные изящества стол и тумбочка, несколько икон, на стене — четыре сделанные «Полароидом» фотографии с одинаковым сюжетом: упитанный священник добродушно улыбается в окружении своей паствы — трех-четырех напряженных аборигенов. Здесь же, на вешалке, висели брюки, куртка, несколько рубашек, черная сутана,
Бросалось в глаза, что земляной пол чисто выметен, и вообще — в помещении было тщательно убрано, и царил образцовый порядок, как в музее «Уголок цивилизации». Кто-то явно создавал впечатление, что живущий здесь человек просто вышел ненадолго, но скоро обязательно вернется. Вот и все его вещи — в целости и сохранности! Только в чем он тогда ходит? Неужели голый?!
Вождь Твала внимательно наблюдал за моей реакцией.
— У вас был миссионер? — как можно мягче поинтересовался я. Но вождь не понял. Или сделал вид, что не понял.
— Вот радио, — указал он пальцем и, присев на корточки, принялся наблюдать за мной.
Что ж, в данный момент рация интересовала меня куда больше, чем судьба миссионера. Тем более, что последняя не составляла большой загадки.
Я осмотрел «Кодан». Батареи, конечно, были мертвыми, но солнечное зарядное устройство работало исправно. Я вынес его на улицу, повернул белую панель так, чтобы синеватые ячейки фотоэлементов смотрели прямо на солнце, и стрелка вольтметра сразу качнулась вправо. Стоящие у входа телохранители вождя благоговейно следили за моими действиями. На всякий случай, я сделал несколько «колдовских» пассов руками и проговорил что-то неразборчивое.
Через несколько минут напряжение и ток достигли нормативного уровня. Я включил питание, заглядывая в чудом сохранившийся клочок бумаги, выставил нужную частоту: 15016 килогерц.
— Ковалев вызывает «Утес», — сказал я.
На этом моя работа закончилась. Не надо вертеть ручки настройки, напрягая слух, разбираться в тресках и шумах эфира, без конца повторять вызов — все сделает автоматика. А когда поймает ответный сигнал, очистит его от посторонних шумов и принесет мне. Оставалось только ждать.
Что может сделать Колосков? Прислать пару вертолётов с десятком бойцов и начать боевые действия на территории суверенной Борсханы? Ерунда. У него всего один вертолет, и тот, возможно, уже развалился. К тому же поведение ангольского пилота бесконечно далеко от неукротимой победной ярости берсерка, и если таков общий стандарт ангольских воинов, то вряд ли этот рейд станет победоносным. Да и не факт, что у самого Колоскова, несмотря на всю его бесшабашность, хватит решимости развязать очередную локальную войну. Это не местных военачальников за яйца хватать. За подобные штуки его, в лучшем случае, отправят военруком в какую-нибудь занюханную школу российской сельской глубинки. Это в самом лучшем случае! А то и в тюрьму.
«Кодан» издал короткий зуммер, и в хижине раздался отчетливый голос Колоскова. Судя по всему, он был еще трезв. Или почти трезв.
— «Утес» слушает! Кто вызывает?
— Кто, кто! Ковалев из метеоцентра!
— Едрена корень, Виталик, ты, что ли? — слышимость была прекрасная, как будто командир базы сидел со мной рядом.
— Нет, вождь Твала!
Услышав свое имя, вождь удовлетворенно кивнул.
— Ты где?! — продолжал задавать дурацкие вопросы командир базы.
— В п…! — раздраженно рявкнул я.