Маяк. Легенда
Шрифт:
Оба улыбнулись, снова переводя взгляды вдаль.
Прошло ещё немало времени, прежде чем Каэл, набрав в грудь побольше воздуха, почти шёпотом выдохнул:
– Прости.
Девушка в недоумении обернулась. Юноша уже заметно изменился в лице. Теперь он стоял у окна полный задумчивости и какой-то не свойственной ему грусти.
– За то, что помог тебе тогда… – Он снова прикусил губу.
Его сердце билось так сильно, что, казалось, заглушало все мысли, оставляя лишь чувства: лёгкие и тяжёлые, горькие и сладкие, холодящие и согревающие, но всегда такие бесценные, с некоторыми из которых можно почувствовать самого себя. Так иногда происходит и с людьми: с одними мы почему-то играем свои или чужие роли, забываемся, заблуждаемся, а с другими чувствуем себя спокойно
– Спасибо тебе за это… – Уголки её губ дёрнулись в незаметной задумчивой улыбке. Селина с горечью, надеждой и некой уверенностью снова посмотрела вдаль.
* * *
День разгорался всё больше, а уже смелые солнечные лучи без труда проникали в огромное окно каюты, наполняя помещение почти забытым за это лето светом и теплом ясного дня.
Вчера юноша был порядком удивлён ответом девушки, но решил не расспрашивать её об этом. Оставаясь начеку, он то вслушивался в речи, грохот и суету на палубе, то отпускал непоседливые раздумья, смотря на небо или просто лёжа на спине с закрытыми глазами, не позволяя себе хоть на мгновение забыться в лёгкой дрёме, окунуться в её сладкие грёзы. Юноша постоянно пытался замереть в одном положении, чтобы не тревожить скрипящие пружины раскладушки, так и норовящие разбудить девушку, которая, признаться, тоже не засыпала от мыслей, усталости и напряжения. Но заржавелые механизмы были невероятно чутки даже к самым малейшим движениям, которые порой не замечал даже сам Каэл, пробуждающийся от раздумий при каждом таком скрипе. Тогда он вновь ненадолго отпускал их, смотря на небо, отражавшееся глубокой синевой и мерцанием звёзд в глазах юноши.
Догадка о контрабанде объясняла особую секретность, но и пугала одновременно. И хотя скрытность для них сейчас была отнюдь не лишней, Каэла никак не отпускали сомнения о правильности своего решения. Но так как прошлого уже не воротить, а будущее ещё не притянуть, юноше оставалось только всё время быть начеку.
Ранним утром их уже навещал капитан, а сейчас судно снова заходило в гавань, а точнее, в реку, по берегам усеянную камнями и протекающую в почти не тронутом человеком месте, посреди редкого леса, вскоре разрастающегося в непроходимую чащу. Но даже тут удалось встретить изумлённых и вскоре разбежавшихся рыбаков, едва успевших прихватить свой улов.
Весь день Каэл то рисовал какие-то наброски на коленях, то что-то старательно вычерчивал на широких листах, разложенных прямо на полу посреди каюты.
Поначалу Селина смотрела в окно, желая пройтись вдоль пологого берега реки, что в сложившейся ситуации могло быть небезопасно, да и по большей части невозможно. Представлялось не самым лёгким занятием даже сойти с судна.
Девушке было тяжело сидеть молча, да ещё и в тишине, но она не хотела отвлекать Каэла. Тогда он, чувствуя её настроение, сам начинал отвлечённые, но порой так многое говорящие о человеке разговоры, казалось бы, о самом обычном и простом, но о таком важном, каждый раз выводящие девушку на бурное обсуждение той или иной темы. Она порой останавливала себя, но Каэл каждый раз поддерживал разговор, чему Селина была несказанно рада, продолжая рассуждать, всплёскивая руками и расхаживая по небольшой каюте. Но всё же, и уставая поддерживать безудержный поток речей и мыслей, и переживая, что может отвлекать Каэла, Селина начинала напевать мелодии, которые впоследствии, когда девушка забывалась, словно уходя в них, как бы проигрывая их интонациями, мимикой и жестами, становились всё громче, – и вскоре девушка пела то забавные и задорные, то грустные песни, первые из которых, судя по всему, нравились ей гораздо больше.
Каэлу казалось приятно непривычным выполнять чертежи не в тишине, которая, бывало, словно плотным одеялом накрывала юношу, не пропуская свежий воздух новых мыслей, чувств и идей, ещё быстрее утомляя его наступающей духотой. Тогда юноша всегда прекращал работу и выходил из комнаты, оставляя настежь распахнутое окно, на улицу, вдыхая свежие порывы ветерка. Но рядом с Селиной ему стало гораздо легче. Он чувствовал какое-то участие с её стороны, делился с девушкой своими размышлениями и находил решения, к которым вряд ли смог бы прийти в одиночку, ведь иногда, проговаривая мысли и делясь ими с кем-то, мы и сами приходим к ответу или новому вопросу, который, быть может, окажется не менее важным, чем ответ, – но всё это благодаря участию другого, пускай и немому. Однако, говоря про Селину, чувствуя такие моменты, когда юноше надо было поразмышлять самому, она опускала слова, позже восполняя этот пробел, но чаще девушка поддавалась бурным обсуждениям вместе с Каэлом, а обладая чувством прекрасного, порой и подталкивала его к новым впечатляющим идеям.
Вообще девушка была невероятно артистична. Она с лёгкостью поддавалась настроению песни или какого-то рассказа. Она могла быстро и вполне естественно входить, казалось, в любую роль, с точностью порыва передавая чувства.
И вот вновь наступил вечер, сквозь приоткрытую створку окутывая своей влажной прохладой небольшую каюту, временные хозяева которой уже потушили свечу, сняв с окна плотную ткань, не пропускающую в помещение холодный ночной свет, приумножающийся отражениями от перекатов водной глади.
– А как ты узнал об этом? – осторожно спросила Селина, взволнованно и немного виновато, оборачиваясь к юноше.
Они вновь стояли у широкого окна, смотря в даль мыслей, в даль чувств, в даль водных просторов, которые, отражая сияние ночного неба, становились светлее него. За бортом тихо шумели волны, аккомпанируя звенящей тишине созвездий.
Оба словно продолжали вчерашний, не оконченный для обоих, разговор.
Каэл сразу понял, о чём спрашивает девушка. Ему было удивительно и вместе с тем приятно, что она поверила ему, не посчитав его слова нелепой выдумкой, а его самого за них – более чем странным. Она будто смотрела в саму суть слов, а не на поверхностные течения мыслей, порой опирающиеся на представления о том, как, казалось бы, «должно» реагировать на нечто труднообъяснимое и трудно поддающееся рациональным доводам. Юноша опустил голову и горько улыбнулся. Горечи добавил сам вопрос девушки, точнее, чувства и мысли, которые он затронул, ответ на него.
Подняв глаза, юноша немного опешил от странной неожиданности встретить такой открытый и как-то по-детски встревоженный, глубокий взгляд девушки. Точнее, он был каким-то одухотворённым, осмысленным, сопричастным, искренним, порывистым. Таким, описывая который, наверное, иногда мы употребляем определение «детский». В нём были и любопытство, и пытливость, которые в силу ситуации сдерживала Селина.
Очнувшись от пленительного взгляда, юноша поспешил развеять паузу, вызвавшую его. Каэл тихо вздохнул, оборачиваясь к окну.
– Где-то полгода назад не стало матери и… – Он остановился, проваливаясь в воспоминания минувших дней. – А отец любил её. Очень любил. Казалось, больше жизни… – Глаза юноши засияли так и не пророненной слезой, полной любви и нескончаемой надежды на неё.
– Прости, я…
– Он же ждал, ждал меня, чтобы успеть сказать… – Ненадолго остановив взгляд, устремлённый куда-то в прошлое, юноша продолжил: – Вначале я подумал, что у него жар, но…
Каэл посмотрел на проникнувшуюся его словами девушку. Мягкие локоны выбились из хвоста, спадая по аккуратному личику, такому же светлому и нежному, как и её волосы. А серо-голубые глаза, такие глубокие и родные, смотрели прямо в душу, согревая своим светом.
Каэл опустил глаза. Наступила пауза, наполненная сладостью воспоминаний, горечью волнений и некой опустошённостью и одновременно глубиной чувств, которые, обладая невероятной силой, теплились внутри, будто не умещаясь в нём, заставляя сердце биться сильнее.
– А ты?.. – Почти неслышно выдохнув, юноша снова поднял глаза на Селину, осторожно начиная вопрос, но девушка перебила его, поменявшись в лице и всплёскивая руками.
В этом резком и порывистом, эмоциональном и немного неловком движении Каэл узнал свою бабушку, от чего уголки его губ дёрнулись в едва уловимой улыбке.