Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь
Шрифт:
На одном из других своих выступлений Маяковский снова затрагивает эту отнюдь не второстепенную для него тему, которая небезразлична также и для других поэтов, но должна была быть хоть немного более уважительной к своим коллегам. Но Владимир Владимирович продолжал рубить только с плеча:
«Неверно, что поэзия – легкое дело, которому можно обучиться в несколько уроков по книжке Шенгели. Моя задача – не в пять уроков научить писать стихи, а отучить в один урок… Не всякого надо считать поэтом из этих нахрапистых ребят, много печатающихся и имеющих свои книги… Рифма – это хорошая плеть со свинцом на конце, которая вас бьет и заставляет вздрагивать. Сняв с поэзии поповскую оболочку, увидим, что делание стиха – такая же черная работа, как и всякая иная, что вдохновение присуще всякому виду труда…»
Борясь напропалую с выбранным себе в жертву известным всей стране поэтом и стиховедом, Маяковский с откровенным раздражением говорил о нем:
«Теперь о рифме. Есть такая книжка Шенгели – «Как писать статьи, рассказы, фельетоны, стихи» (на самом деле: «Как писать статьи, стихи и рассказы». – Н. П.). Там опять пишется, что каждый может за несколько минут придумать массу новых рифм.
Есть
– Вот, возьмите. Это не я сделал, а кто-то другой, но это не имеет значения. Я использую эти гайки.
Необходимо учитывать те великие трудности, которые стоят перед современным поэтом. Он должен давать новое, давать новые рифмы, новые художественные образы. Стих должен быть штыком против врага, плетью для того, кого нужно осмеять, боевым барабаном для наших боев за будущее…»
Помимо своей нетерпимости к поэтической популярности Георгия Шенгели, Маяковский не простил ему еще и того, что тот выбрал себе однажды в мэтры именно не его, а Северянина. Он на дух не выносил конкурентов. Каждый соперник по перу был для него «вроде морковного кофе»: чужие таланты он просто не признавал (разве что кроме Николая Асеева). И, конечно же, его в высшей степени бесил сам Шенгели с его званием, знанием и большими теоретическими разработками. Не успокоившись одними только своими выпадами против Шенгели в печатных и устных выступлениях, он однажды даже пожаловался на него жене наркома просвещения А. В. Луначарского, говоря ей, что «Анатолий Васильевич делает непростительные, грубейшие ошибки. Он взял под защиту совершенно безнадежную бездарь» (имея в виду Шенгели). После этого нарком вынужден был стать на его сторону и выступить против указанного Маяковским поэта.
После смерти Владимира Владимировича, когда Сталин сказал, что он «был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», писатели СССР безоговорочно приняли его за своего идейного лидера, пропагандируя его творчество со всех газет и журналов. Его поэзия, как писал в статье «К вопросу о народности Маяковского», напечатанной в пятом номере журнала «Новый мир» за 1937 год, критик Виктор Александрович Красильников, демонстрирует чувства «страсти, любви к социалистической родине, чувство гордости революционными достижениями и боевую готовность народных масс бороться за социализм». Хотя с кем именно бороться, он не учитывал, а поэтому цитируемые строчки Маяковского вызывают гораздо больший протест, чем стихи воюющего с ним Георгия Шенгели. Социализм, диктуемый по образу Маяковского, не может не вызывать у нормальных людей внутреннего сопротивления. Неужели кому-то будут близки по духу такие псевдочеловеческие нормы, которые цитирует по стихам Маяковского «Той стороне» Виктор Красильников:
…А мы – не Корнели с каким-то Расином,отца предложи на старье меняться —мы и его обольем керосиноми в улицу пустим для иллюминаций…Поклонники советской литературы, родившиеся в 1950-е годы, читая воспоминания о Владимире Маяковском и стенограммы его выступлений перед рабкорами, к сожалению, не могли оценить реальные взаимоотношения, царившие тогда между Георгием Шенгели и Маяковским. Потому что за прошедшие к появлению того поколения два с лишним десятилетия память о реальной ситуации в литературе при Маяковском изменилась настолько, что фактически уже никто не знал, что ранее рядом с «горланом-главарем» существовал еще и такой интересный и талантливый поэт и литературовед, как Шенгели. Не замечая все сильнее углубляющегося между ними идейного рва, Маяковский был по-прежнему крайне ожесточен и продолжал наносить по Шенгели все новые и новые удары. «Уже давно пора ставить вопрос, – заявлял он, – о тщательном отборе поэтических произведений. Надо выяснить, почему люди пишут в таком огромном количестве, и как это распространяющееся по миру зло можно, в конце концов, искоренить?» «Большую долю вины в этом, – продолжает настаивать Маяковский, – должны взять на себя авторы книжек, обучающих молодежь этому ремеслу… В наши дни имеет широкое хождение книжка Шенгели. Я говорил, что в одной только Харьковщине насчитывается 180 000 поэтов. Думаю, что тысяч 80 из этого количества лежит на совести Шенгели… В одной газете, на Украине, я прочитал объявление: «Вниманию поэтов, зубврачей и служителей культа: выходит брошюра: «Как в пять уроков выучиться писать стихи?» – Это же чистейшей воды жульничество и арапство! И люди пишут стихи по этим «руководствам».
– Среднее «мясо» этих стихов – ужасно! – продолжает он утверждать безапелляционно. – Прочитал начинающий автор книжку Шенгели – и вот появляется стихотворение о Буденном:
Под небом юга полуденнымИ в серебристом ковылеСемен Михайлович БуденныйСкакал на сером кобыле…»Отвечая как-то на одну из очередных записок по поводу откровенно недружественных отношений между ним и Шенгели («За что вас кроет Шенгели? Что у вас произошло?»), Маяковский подчеркнул, что тот, кто писал эту записку, видимо, не читал «злобной» книжки Шенгели, появившейся ранее в ответ на его критику книги Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы», в которой тот пытается научить людей быстрому литературному творчеству: «Профессор» находит, что я исписался. Я себя утешаю тем, что прежде, значит, у меня что-то получалось. Ну, скажем, до революции…»
А тем временем, не сбавляя своего
В 1925 году Георгий переиздает свою книжку «Раковина». В 1924–1926 годах пишет поэмы «Наль», «Доктор Гильотен» и ряд других, а в 1927 году выпускает сборник стихов «Норд». По его стихам было видно, что это был тончайший лирик, сохранивший символистские, импрессионистические начала в поэзии, с несколько акмеистической четкостью видения предмета.
Однако, несмотря ни на какие успехи Шенгели в собственном творчестве, очень многие из окружающих его поэтов упорно сеяли негативные отклики не только о его стихах и поэмах, но и о его деятельности. Так, например, Павел Ильич Лавут, объездивший с Маяковским почти всю нашу страну, в своей книге «Маяковский едет по Союзу» написал следующее:
«Это было в двадцать седьмом, в Москве, у Политехнического музея, у того самого здания, где не раз проходили боевые литературные “премьеры” Маяковского и накалялся зал во время жарких и шумных диспутов.
Звонкий мальчишеский голос выкрикивал:
– М-а-я-к-о-в-с-к-и-й в-о в-е-с-ь р-о-с-т!!
Я позвал парнишку:
– Что продаешь?
– Интересную книжку про Маяковского, купите, полтинник!
– Ну что ж, держи рубль, давай две сразу!
Тощая брошюра. Имя автора и название – на зловеще черном фоне обложки. Возможно, так придумал или, во всяком случае, одобрил сам автор – Георгий Шенгели. На улице я не стал читать, а лишь воображал себе содержание книжки, как анализ творчества поэта, будучи уверен в том, что данный автор не преминет воспользоваться случаем и для резких нападок.
Однако то, что я прочитал дома, лишь доказало скудость моего воображения. Даже я, знавший, что Шенгели обижен на Маяковского за критику его книжки “Как писать статьи, стихи и рассказы”, – не мог представить себе, что этот самый Шенгели отважится вылить столько грязи, откровенной брани, нагородить столько вымысла. Конечно, это была месть, и только месть. Он преследовал единственную цель опорочить, низвергнуть поэта: во всем чувствовалась предвзятость. Признанный переводчик, теоретик литературы, эрудированный критик – и злостный пасквилянт? Это казалось несовместимым.