Майя
Шрифт:
Её простое открытое лицо светилось добротой. Майя подумала, какой чистой души человек, не побоялась спрятать у себя партизана и троих еврейских детей. Если, кто- то из евреев ещё остался в живых, то только благодаря таким порядочным людям, как Евдокия Андреевна, считавших своим долгом помочь ближнему, спасти его от неминуемой гибели, рискуя при этом собственной жизнью. И ещё, подумалось Майе, что на плечах именно таких праведных людей, ценящих человеческие добродетели и держиться земля наша!
Дверь вновь распахнулась и впустила Ивана Петровича с огромной охапкой дров, столкнувшись взглядом с смотревшей на
»Слава Богу, дочка, что ты проснулась, как же ты нас напугала!»
Майя медленно приходила в себя, потихоньку ходила по дому, качаясь от слабости из стороны в сторону, подолгу, молча, сидела у окна. Пришла зима и враз, приукрасив всё вокруг, прикрыла все изъяны белым, пышным покрывалом хрустящего под ногами снега. Стало холодно. Пара снегирей уселась на оголённую ветку, растущей под окном яблони, щеголяя красным оперением грудок. Они шумно обсуждала между собой тему зимовки, где сытнее: в лесу или возле человеческого жилья и, решив остаться, умолкли. Сразу на подъезде к дому росли молодые ёлочки, одетые по случаю в белые шубки, и, словно по заказу, ставшие в хоровод, вокруг большой ёлки-мамы. За ними выглядывали, застывшие в белоснежной бахроме, берёзы и великаны сосны со склонёнными верхушками под тяжестью мохнатых снежных шапок. На миг, слабый солнечный луч коснулся припорошенных снегом шишек, висящих на их лохматых ветвях, и они засверкали, заискрились, будто новогодние гирлянды. В застывшей суровой тишине слышалось только, как потрескивают от мороза ветки деревьев или, неожиданно, нарушив покой леса, раздавался крик голодного клеста, а вот белый пушистый зайчонок, петляя, отчаянно пытается убежать, от почти догнавшего его, огненно-рыжего лиса. Короток зимний день. Небо снова заволокло туманом и с него полетели белые хлопья, и закружились в дикой пляске вьюги, и замели пути-дороги колючие ветры и намели за ночь сугробов по самые окна.
Стоявшее на отшибе лесничество, никто из посторонних не посещал. Немцы без надобности в лес не совались, да и зима в том году выдалась суровой, стояли крепкие морозы и в этой атмосфере временного затишья и уединения, двое взрослых, спасая детей, пытались наладить быт. Иван Петрович помогал Дусе по хозяйству управляться со скотиной, мастерил в подполье схорон, где мог бы спрятаться сам вместе с детьми в случае прихода незваных гостей. Майя, выкроив с куска полотна детские рубашки, занималась то их шитьём, то подгоняла для себя, ставшие не в пору хозяйке дома, вещи. Со временем, окрепнув, она научилась вместе с Дусей печь хлеб и доить корову.
В один из дней, холодным, ранним утром, Евдокия Андреевна уехала в село к мельнику, перемолоть зерно. Она вернулась с мешочком муки и газетным свёртком, разворачивая его, позвала детей:
»Майя, малыши, пойдите-ка сюда, смотрите, каких гостинцев я вам привезла. Вот выменяла у торговок на базаре за мёд, вам дети по паре валенок, чтобы ножки не мёрзли, а это тебе Майя»- и протянула девушке красный вязаный жакет. Увидев его Лея, а вслед за ней Миля, остолбенели.
«Лея, Лея!» - теребя сестру за рукав, закричал Миля- «Смотри, жакет нашей мамы»- и уже обращаясь к Дусе-«Тётя, где наша мама,?Почему, ты, не привезла её?»
– Тётя Дуся, если вы обменяли жакет на базаре, значит нашей мамы больше нет? И бабушки с дедушкой тоже нет?
– тихо- тихо спросила побледневшая Лея.
– Боже праведный, деточки, простите меня, старую
«Ох, милая, беда с ними большая случилась, погибли они, а души их на небо вознеслись, теперь смотрят оттуда на вас и оберегают!»
– Тётя, их убили за-то, что они евреи?- вновь спросила Лея
– Да, моя девочка!
– Но почему? Разве мы виноваты в том, что мы евреи?
– Нет, дочка, не виноваты-ответил гневно Иван Петрович- это фашисты - звери виноваты, но поверь моему слову, они ещё ответят за всё, что натворили!
Майя взяла жакет и стала одевать его на Лею, утонувшую в нём, как в длинном, до пола пальто, и закатывая такие- же длинные рукава, сказала девочке:
»Хорошо, что Евдокия Андреевна привезла вам такую память о маме. Теперь он будет согревать вас, словно мамины тёплые объятия.» Лея и Миля, закутавшись в жакет своей мамы, просидели так весь вечер.
Газета, в которую были завёрнуты привезённые Дусей вещи, называлась: »Украинское слово». Это был ноябрьский номер, издававшийся в Киеве, в котором была напечатана статья под кричащим названием:» Жиды- самые большие враги человечества.» Прочитав за Майей заголовок, Иван Петрович обратился к ней:
»Ты, дочка не бери к сердцу, то о чём каждый гамнюк пишет, да бумагу марает. Я ещё от наших, служивших в западной Украине, слышал, как ОУН накануне войны определился в отношении к евреям, мол:
»Долгим будет обвинительный акт, короткой будет расправа». Так, что недаром они с немцами в этом вопросе спелись, а мы с тобой эту пакостную газетёнку на растопку пустим и, скомкав её, бросил в тлеющий огонь печи, после чего, она, вспыхнув в миг ярким пламенем, тут же превратилась в пепел.
Когда потрясённые дети наконец уснули, Дуся рассказала последние новости, услышанные на базаре: о взорванной ещё в ноябре Лавре, о продолжающихся расстрелах в Бабьем яру, где покончив с евреями, немцы уничтожили пять цыганских таборов, а затем взялись за остальных. Каждый вторник и пятницу яр пополнялся убитыми коммунистами, подпольщиками, тысячами военнопленных Красной армии. 10.01.42 года в нём расстреляли 100 матросов Днепропетровского отряда Пинской военной флотилии. Этой вакханалии зла не было конца.
«Зашла я в церковь за души убиенных свечу поставить, за мужа моего Колю помолиться, чтобы живым домой вернулся- всё рассказывала Дуся- а батюшка наш, Мефодий, тихонько мне говорит:» Видел я Евдокия, как ты сироток подобрала. Богоугодное дело тобой сделано. Не перевелись ещё добрые люди на земле нашей, вот и друг мой протоиерей Покровской православной церкви, что на Подоле в Киеве, Алексей Александрович Глаголев с женой Татьяной Павловной и детьми Магдалиною и сыном Николаем немало евреев приютили, кого крестили по подложным документам, кого так спрятали, спасая. Воистину праведники мира! Это душевное благородство у Алексея Александровича наследственное, его батюшка, отец Александр, ещё во время процесса по делу Бейлиса, решительно выступал в защиту обвиняемого, удивительный был человек! Ты, Евдокия, если, что- нибудь понадобится обращайся ко мне, а я уж помогу, чем смогу.»