Мазарини
Шрифт:
Новый удар кардинала не заставил себя ждать. Вскоре из Сен-Жермена пришел королевский приказ всем высшим судебным палатам немедленно выехать из Парижа. Однако стремление магистратов избежать войны не доходило до согласия на полную капитуляцию. Они отказались покинуть столицу.
Мазарини и Анна Австрийская лихорадочно искали новые пути выбить почву из-под ног парламента. Было принято решение запретить торговцам пригорода Пасси продавать скот парижанам, а жителям окрестных деревень – доставлять в Париж какие бы то ни было продукты и зерно. Голод должен был лишить парламент народной поддержки.
Поль де Гонди попытался урезонить принца. Зная об отношении Конде к первому министру, он все еще не терял надежды перетянуть его на свою сторону. Он сказал принцу, что кардинал может ошибиться в своих расчетах и Париж окажется твердым орешком.
– Его возьмут не как Дюнкерк, с помощью подкопов и приступов, а измором, оставив на неделю без гонесского хлеба, – гневно ответил Конде.
– Но намерение преградить путь хлебу из Гонесса может натолкнуться на препятствия, – возразил Гонди.
– На какие? Неужто горожане вздумают дать нам сражение?
– Их было бы нетрудно одолеть, будь они одни, принц.
– Шутки в сторону. Неужели у Вас достанет безумства связать себя с этими людьми? – недоуменно возразил Конде.
– Достанет, и с лихвою. Вашему Высочеству это известно, как известно и то, что я коадъютор Парижа, и, стало быть, честь моя и выгода побуждают меня его охранять. Но до конца моих дней я готов служить Вашему Высочеству во всем, что не противоречит этому соображению, – дипломатично поставил точку в бесполезном споре Гонди.
Принц по достоинству оценил собеседника, как следует из «Мемуаров» последнего. Он предложил помирить его с двором. Разумеется, парижский коадъютор ушел от ответа. Все осталось на своих местах.
В ответ на объявление голодной осады парламент выставил Мазарини «виновником всех беспорядков, возмутителем общественного спокойствия, врагом короля и государства», предписал первому министру в течение недели покинуть Францию и наложил секвестр на его имущество. В случае неповиновения кардинала все подданные королевства призывались к расправе над ним. Война была объявлена.
Нетрудно себе представить возмущение Джулио поведением парламента. В пустой комнате Сен-Жермена он рвал на себе дорогую одежду и волосы, метался из угла в угол, как загнанный зверь. Подобного сопротивления он не ожидал. Джулио заметно похудел, как будто он сидел без хлеба, а не парижане, но не позволял королеве видеть свое отчаяние. Они вместе размышляли, как найти выход из положения.
Между тем соотношение сил складывалось следующим образом. Королевских войск было явно недостаточно для штурма города – согласно свидетельствам нескольких современников, количество солдат у Конде исчислялось цифрой десять – двенадцать тысяч человек. Однако армия короля день ото дня укреплялась – прибывали новые войска, снятые с границ Франции. Им надо было платить, но Джулио заранее обо всем позаботился. В Сен-Жермен была вывезена большая часть королевской казны. Конде перекрыл наиболее важные дороги в Париж, чтобы отрезать пути сообщения с сельской местностью, и нисколько не сомневался, что столица будет вскоре доведена до последней крайности. Вся надежда была на наступление голода. Ничего иного ни королева, ни Мазарини,
В деревнях близ Парижа наемники Конде, которым не спешили платить, вели себя как в завоеванной стране: разоряли церкви, насиловали девочек девяти-десяти лет, жгли и разрушали дома, убивали мужчин и женщин, воровали и уносили все, что могли, и портили то, что не могли унести с собой. Свидетельства этих ужасов оставили парижские священники. Аббатиса Пор-Рояля де Шам мать Анжелика писала аббатисе Пор-Рояля в Париже: «Ужасную картину представляет собой эта несчастная страна… солдаты врываются на фермы, забирают зерно, не оставляя бедным труженикам даже крох, которые они просят как подаяния. Нет никакой возможности послать Вам хлеба и достать его для самих себя. Крестьяне вынуждены скрываться в лесах, и они счастливы, если хоть там сумеют избежать смерти…»
Мазарини не мог не пойти на крайние меры – только так можно было удержать близ Парижа наемников Конде. Кто думал тогда о бедном народе! По сути, каждый думал о собственном положении, выживании и состоянии. Вместе с тем первый министр если не четко видел, то интуитивно чувствовал путь, по которому должна идти Франция, и он вместе с ней, пусть даже испытывая тяжкие трудности и мучения. Ведь не они одни переживали такое – мучилась вся Европа, а в Лондоне к тому же только что был обезглавлен законный король.
Не лучшим, если не худшим, было положение в стане фрондеров. Парламент и его союзники готовились к гражданской войне с тем большей горячностью, что она была для них внове. После отъезда королевской семьи в Сен-Жермен состоялось совместное заседание парламента и других судебных учреждений Парижа, на котором присутствовали губернатор столицы герцог де Монбазон, прево торговцев и представители шести самых могущественных цехов. Они постановили набрать войско из четырех тысяч всадников и десяти тысяч пехотинцев для оказания отпора королевским войскам.
Но чтобы покрыть расходы, парламент был вынужден ввести новый налог, прибегнув, правда, и к самообложению. От этого парижанам стало не легче. Были изъяты и оставшиеся средства из королевской казны, которые не удалось вывезти. Обязательному обложению подлежали также лица, заподозренные в симпатиях к Мазарини. А скрыться из Парижа и спасти собственность было очень сложно. В результате ощущавшаяся в столице необходимость срочно набрать войска привела к тому, что они оказались плохими: не было возможности тщательно отбирать и офицеров и солдат по степени их пригодности. Приходилось принимать в армию первых попавшихся.
Между тем кардинал через своих агентов не останавливался ни перед чем, чтобы создать в парламенте враждующие между собой группировки и посеять рознь среди генералов-аристократов, ставших во главе армии парижских ополченцев. Главнокомандующим этой армией был назначен принц Конти. Брат Конде оказался совершенно бездарным полководцем. До этого назначения он являлся аббатом Сен-Дени и с большим удовольствием согласился променять крест на шпагу. Тайная подрывная деятельность кардинала, различия взглядов и интересов генералов армии фрондеров, полководческая бездарность Конти наряду с другими возникшими обстоятельствами вскоре принесли свои плоды.