Меч Аркаима
Шрифт:
– А как же я?- дрожащим голосом чуть ли не проблеял Алим.
Муса дошёл до конца ствола, спрыгнул на землю, оглянулся и, чуть улыбнувшись, спросил:
– А ты, разве, не горец?
– Горец. Но это же бревно!
– И что? Что тебя смущает, джигит?- в словах слышалась насмешка и призрение.
– Уже ничего - пробормотал про себя чеченец, справляясь со страхом, и осторожно, держась за ветки, вступил на бревно.
Бревно под ним дрожало, угрожающе скрипело, качалось, Алим, закусив нижнюю губу, думал только об одном: «Только бы не упасть! Не осрамиться!». Но обычно случается
– Чего смешного?
– Не обижайся! Велик тот воин, который упал, но нашёл в себе силы подняться.
– Издеваешься?
– Как можно? Вон берег пологий, поднимайся!
Чеченец стал подниматься на берег злой, главным образом на себя. Муса протянул ему руку, что бы помочь подняться. Но тот это гордо не заметил, поднялся самостоятельно, без посторонней помощи.
– Муса, мы за кем-то гонимся или от кого-то убегаем?- спросил он, что бы что-то сказать.
– Устал?- вопросом на вопрос ответил Муса.
– Нет!
– Тогда пошли!
– Пошли!
И опять они стали пробираться сквозь чащу, держась правее, к югу. Наконец они вышли на дорогу, уложенную поперёк брёвнами, с засохшей грязью. Идти стало тяжелее. Справа за деревьями шумела река.
– Странная дорога,- сказал Алим.
– По ней лес возят,- пояснил Муса.- Я о ней слышал, но ни разу не видел. Забыл, как она называется. Когда по ней на машине едешь, трясёт, наверное, здорово. И машина на ходу разваливается.
– Может быть. Не знаю. Я хочу сказать, только ты не обижайся.
– Умную вещь? – усмехнулся Муса.- Говори.
– Мы не правильно идём: надо полчаса идти, отдохнуть, вот так нагнувшись. Потом ещё полчаса и ещё отдохнуть. Так отец меня учил. А мы как марш-бросок совершаем!
– Всё правильно!
– Что правильно?
– Марш-бросок
– А кому это надо?
– Мне! Как я узнаю: что ты за человек? Ты всю дорогу книжку читал, «Трёх мушкетёров». Тебя не было не слышно, не видно. А теперь ныть начал.
– Я не ною. Я советую, как правильно ходить надо.
– Тебе сколько лет?
– Девятнадцать!
– Для «Трёх мушкетёров» поздновато, а для советов — рановато. Тебя не учили, что старших уважать надо? И не учить их? Молчишь? Правильно молчишь! Кто твой отец был до войны?
– Проводником на турбазе. Туристов из России водил.
– Понятно! А я, по-твоему, не горец? Я по горам ходить не умею? Какие в Балкарии горы — видел? А? А-а! А я в Таджикистане, в погранотряде служил! А ты, мальчишка, учить меня вздумал! Ходить по горам я не умею! Один отец твой умеет!
– Я хотел сказать, как туристы ходят. Мы же здесь туристы?
– Для конспирации что ли? Кого тут волнует, как мы тут ходим? Тут нет турбаз! И людей не густо! Если ты помнишь, я тому водиле сказал, что мы рыбачить идём. А рыбаки могут и не уметь ходить как туристы.
– Чего же мы по лесу болтаемся, а не сидим у реки и рыбу не ловим?
– Ищем место, где клюёт хариус или таймень – пожал плечами Муса. – Есть здесь, наверное, приличная рыба. Я думаю, местные аборигены как-нибудь объяснят наше присутствие в этих местах и без нас. Ты о них не заботься.
– Извини!
– То-то! Скажи честно: устал! Дядя Муса тебя пожалеет.
– Меня не надо жалеть!
– Гордый!? Молодец! Давай отдохнём, гордый.
Они прошли к реке. На небольшой поляне скинули рюкзаки, напились воды, умылись. Муса достал курицу, завёрнутую в фольгу, и хлеб. Разделил всё это на две части, отдал половину Алиму, запивали еду водой из реки.
Дальше они шли молча до вечера, пока Муса не решил встать лагерем на ночлег на небольшой поляне между рекой и дорогой, впрочем, от дороги их отделяли заросли кустов и деревьев. Поставили полукруглую, сине-оранжевую двухместную горную палатку, развели костёр. После ужина, когда пили чай, Муса спросил:
– Ты как долго на войне, Алим?
– Год вот будет.
– Как же ты воевал у Исбахана, джигит?
– Как все,- пожал плечами Алим.- Дядя не такой уж большой сторонник боевых действий. Грабить — да! Он считает, что это его такой своеобразный бизнес. Он так деньги зарабатывает. А драться с Россией бессмысленно, её всё равно победить нельзя. А вот деньги на ней и на своих покровителях заработать можно! Вот когда бой был с псковским десантом. Его же звали. Но он даже не почесался. Во-первых, он когда-то служил в этой дивизии и они для него как бы свои, а во-вторых, он сказал, что ему платят вообще за уничтожение русских солдат, а десантники они или нет, никто не обговаривал. А как только пришло донесение, что недалеко движется колонна с продовольствием, состоящая из двух машин — сразу засобирался. Не знаю, перед кем он там отчитывается, кому он свои отчёты пишет и от кого деньги получает, но ему бы быть сценаристом в Голливуде — цены бы ему не было! И зарабатывал, наверное, столько же.
– Это почему?
– Почему зарабатывал? Потому, что талант!
– Нет. Почему сценаристом?
– Ну, как же! Один стиль! Пока русские от немцев Европу освобождали, у американцев была более весомая миссия — они спасали рядового Райна. Не смотрел такой фильм? Ну не важно! Так вот у дяди такой же стиль в отчётах. Пока у кого-то была незначительная трёх дневная стычка с псковским десантом, дядя вёл великий бой, даже где-то эпохальную битву за две машины с продовольствием. Кстати и режиссер он не плохой, так снимает живописно — засмотришься и правда поверишь, что бой грандиозный.
– Ай, молодец, Исбахан!
– беззвучно смеялся Муса.
– Одобряешь?
– На дураках деньги только и зарабатываются!
– И на крови!
– На крови — большие деньги! Очень большие!
– Так зачем мы идём? Кто поверит в эту хрень с мечём?
– Объясняю — деньги делаются на дураках! И на крови! Будет уверенность в победе — будет война, будут деньги! Что я тебе объясняю? Тебя дядя сказал идти со мной? Сказал! Вот иди и помалкивай!
Немного помолчав, Муса задал Алиму другой вопрос: