Меч Гардарики
Шрифт:
– Я пришел в палаты Свенельда и сказал воеводе, что ухожу из его отряда, – по-прежнему глядя на свою руку, пробубнил Бёдульв. – Само собой, он спросил – почему, и когда услышал, что я женюсь на рабыне и возвращаюсь вместе с ней в ее селение, начал хохотать до упаду. Все вокруг смеялись – одни потешались надо мной, другие желали нам много дюжих сыновей… Только один из военачальников Свенельда, ярл Льётольв, не смеялся. Не смеялся, потому что видел Милану. Льётольв был удачливым, могучим, бешеного нрава и не признавал слова «нет». Но в тот день ему пришлось услышать
– Этот самый? – спросил Асгрим, шевельнув клинком, по которому снова заструились причудливые узоры.
– Да.
– И?
– Мы дрались во дворе дома Свенельда, насмерть. Льётольв – этим мечом, я – тем, с которым явился в Гардарику. Мой меч сломался, когда мы вместе упали на землю и пытались прикончить друг друга лежа, и я добил ярла, вколотив острый обломок ему в глаз.
Асгрим шумно выдохнул.
– Милана осталась со мной. И меч убитого остался со мной, хотя люди Льётольва требовали отдать меч младшему брату Льётольва, прыщавому сопляку. Но Свенельд сказал – нет, а Свенельду не перечат. Видать, я здорово развлек его тем поединком.
– Какую песню об этом можно было бы сложить… – пробормотал Асгрим, глядя на дымчатую фигуру на клинке. Теперь он мог бы поклясться, что это фигура женщины.
Бёдульв гулко фыркнул.
– Ты, что ли, скальд?
Асгрим вздрогнул, разом очнувшись.
– Да. Был.
– А, – кузнец с хрустом почесал в бороде. – Надо же, какого гостя занесло в мой домишко. А почему – «был»?
– И что случилось потом? – ответил вопросом на вопрос Асгрим.
– Мы с Миланой вернулись сюда, в Свержий Лог. Она померла три года назад от огненной лихоманки. Многие верви свержичей выкосило в ту зиму почти под корень – в Высоких Дубах, на Дальних Озерах, в Сулицах. А в Свержьем Логе помер каждый четвертый. Померли двое наших сыновей, померла сестра Миланы и ее отец. Он был кузнецом, сыновей у него не было, и теперь в его кузне управляюсь я…
– Зачем тебе кузня? – Асгрим погладил навершье рукояти. – Ты сам сказал – этот меч стоит целого состояния!
– И что бы я делал с целым состоянием тут, в Свержьем Логе? К тому же этого меча у меня нет!
– А?
Асгрим уставился на Бёдульва, который хитро перекосил физиономию, спрятав глаза под кустистыми бровями.
– Ты меня слышал. У меня нет этого меча, я его продал, чтобы было на что вести хозяйство с молодой женой. Подойники, крынки-плошки кое-чего стоят, верно?
– Подойники?
– Да, а еще наряды для Миланы, подарки для ее родни, свадебный пир для всей верви, всякое такое… Потому я продал меч, а остатки серебра спрятал в надежном месте.
– Да неужто? – спросил Асгрим, осторожно сгибая упругий клинок.
– Не веришь, – сокрушенно заметил Бёдульв, скорчив еще более хитрую гримасу. – Ты меня обижаешь, Асгрим Рагнарсон. Сгибай сильней, не бойся, он не сломается, хоть пополам его согни… Вот и брат Льётольва тоже не поверил. Он прискакал
Асгрим ухмыльнулся.
– Зря лыбишься! Иногда оглоблей и черенком лопаты можно убедить не хуже, чем мечом. Только не так, э-э-э… Не так смертельно. Платить за этих наглецов виру мне совсем не хотелось, понимаешь?
– Понимаю. С тех пор ты и охромел?
– Угу. С тех пор. С того самого дня я ни разу не садился на лошадь, долго в седле мне не удержаться. Но мне казалось – дело стоит того. Я мечтал передать меч старшему сыну… Да только теперь уже некому его передавать.
Асгрим осторожно положил оружие на стол.
– Ты рассказал мне эту историю не для того, чтобы я сложил песню о «мече, которого нет», верно?
– Верно. Не для того.
Бёдульв встал, уковылял в угол и вернулся с кувшином. Щедро плеснул в две кружки, осушил свою и вытер бороду и усы.
– Сыновей у меня больше нет, но есть дочь. Последний наш с Миланой ребенок. Всеслава, летом ей исполнилось семь. Не знаю уж, чем она приглянулась печенегу, но…
Кузнец единым духом осушил и вторую кружку и тяжело опустился на скамью.
– Если ты вернешь мне дочь, Асгрим Рагнарсон, я отдам тебе этот меч.
Асгрим взглянул на пылающий красным клинок, пересекающий стол между ним и Бёдульвом. Потом в упор посмотрел на кузнеца.
– Могу поклясться в том Одином, Тором и дюжиной здешних богов, – глухо проговорил Бёдульв, не отводя глаз, ярко поблескивающих из-под кустистых бровей, – могу поклясться, что отдам тебе меч, если ты вызволишь Всеславу.
– Отдай меч сейчас, – быстро сказал Асгрим. – Он пригодится мне, чтобы отобрать твою дочь у печенегов.
Бёдульв покачал головой.
– Нет. Ты получишь его, только когда Всеслава будет сидеть за этим столом. Не меч выигрывает битвы, Асгрим Рагнарсон, а человек. И его желания. Иначе ярл Льётольв отобрал бы у меня Милану. Может, и ты победишь в неравной битве, если будешь очень сильно желать этого меча?
Повисло долгое молчание, заткнулась даже настырная коза снаружи. Меч яростно пылал на сосновом столе между лужицами молока и крупинками ячневой каши.
– Не думай, что сможешь забрать его силой, – ухмыльнулся Бёдульв, словно прочитав мысли Асгрима. – Быстро, без шума ты меня не убьешь, а со всем Свержьим Логом не сладишь. После лихоманки здесь осталось мало мужчин, но все же довольно, чтобы…
Асгрим быстро встал.
– Поклянись, – сказал он. – Поклянись Тором, Одином и Фрейей, что меч будет моим, если я верну тебе дочь.
– Живой.
– Само собой, живой.
Бёдульв медленно кивнул, взял меч со стола и вышел из дома. Асгрим последовал за ним.
У большого камня близ покосившейся изгороди Бёдульв Альриксон принес торжественную клятву на мече именами Тора, Одина, Фрейи, Велеса и Перуна. Потом вернулся в дом, снова завернул оружие в слои ткани, шкуры и рогожи и уковылял с ним за занавеску.