Меч карающий
Шрифт:
– Малин Хатч? – спросил он, протягивая руку. – Я преподобный Клэй.
– Рад познакомиться, пастор, – сказал Хатч, вставая и пожимая холодную, испытующую руку.
Клэй мгновение колебался, но затем указал жестом на пустой стул.
– Не возражаете?
– Если Бад не возражает, я не против, – сказал Хатч.
Священник неловко опустил своё угловатое тело на маленький стул, так, что его колени едва не высунулись из-под стола, и обратил на доктора взгляд больших, глубоких глаз.
– У острова Рэгид ведутся какие-то работы, – тихим голосом заговорил он. – Это не только видно, но и слышно. Грохоты, лязги, и днём и ночью.
– Думаю, мы чем-то похожи на почту, – ответил Хатч, стараясь говорить беззаботно, раздумывая, к чему клонит Клэй. – Никогда не спим.
Но если Клэю и понравилась эта шутка, он ничем этого не проявил.
– Должно быть, кто-то потратил немалую сумму на эту операцию, – сказал он, вопросительно приподнимая брови.
– У нас есть инвесторы, – сказал Хатч.
– Инвесторы, – повторил Клэй. – Те, кто даёт десять долларов и надеется, что вы вернёте двадцать.
– Можно сказать и так.
Клэй кивнул.
– Мой отец тоже любил деньги. Не то, чтобы это сделало его счастливее или хоть на час продлило ему жизнь. Когда он умер, я получил в наследство ценные бумаги, облигации. Управляющие называют это «портфелем». Когда я заглянул в него, увидел табачные компании, горнорудные компании, которые вскрывают целые горы, деревообрабатывающие компании, которые вырубают на корню девственные леса, – сказал он, не отрывая взгляда от глаз доктора.
– Понимаю, – помолчав, ответил Хатч.
– Вот мой отец и давал деньги этим людям, в надежде получить обратно в два раза больше. И именно так оно и было! Они возвращали в два, в три, в четыре раза больше. И вот все эти аморальные доходы стали моими.
Хатч кивнул.
Клэйд слегка склонил голову и заговорил ещё тише:
– Можно задать вопрос? Сколько ценностей, в точности, вы и ваши инвесторы надеетесь на этом заработать?
Что-то в том, как священник произнёс слово ценности, обеспокоило Малина. Но отказаться от ответа показалось ошибкой.
– Позвольте лишь сказать, что сумма никак не меньше семизначной, – ответил он.
Клэй медленно кивнул.
– Я человек прямой, – заговорил он. – И не спец по пустой болтовне. Я так никогда и не научился говорить элегантно, поэтому скажу как могу. Мне не нравятся эти поиски сокровищ.
– Сожалею, что так, – откликнулся Хатч.
Клэй прищурился, внимательно глядя ему в лицо.
– Мне не нравится, что все эти люди приезжают в город и сорят деньгами направо и налево.
С самого начала беседы Хатч не переставал обдумывать возможность такой реакции. И теперь, наконец, услышав это, он в некотором роде даже почувствовал облегчение.
– Не думаю, что остальные жители разделяют ваше презрение к деньгам, – ровно сказал он. – Многие из этих людей всю жизнь не могут выбраться из бедности. У них не было такого права на выбор бедности, какое было у вас.
Лицо Клэя напряглось, и Хатч понял, что задел за живое.
– Деньги – не панацея, какой их считают люди, – продолжил священник. – Вы знаете это не хуже меня. У этих людей есть достоинство. Деньги разрушат наш город до основания. Они испортят рыболовство, лишат спокойствия, запачкают всё, до чего дотронутся. А самые бедные из людей в любом случае не увидят этих денег. Их сметёт развитие. Прогресс.
Хатч не ответил. На каком-то уровне сознания он понял, что Клэй имеет в виду. Для Стормхавэна стало бы трагедией превратиться в ещё один сверхразвитый, сверхдорогой летний курорт вроде Гавани Бусбэй, вдоль побережья. Но это в любом случае казалось невероятным, вне зависимости от того, преуспеет ли «Таласса».
– Мне нечего на это ответить, – наконец, сказал Хатч. – Поиски закончатся через считанные недели.
– Совершенно не имеет значения, сколько это займёт, – отрезал Клэй, в его голосе послышалась пронзительная нотка. – Имеют значение мотивы, что за этим стоят. Поиском сокровищ движет жадность – чистая, неприкрытая жадность. И вот человек уже потерял ноги. Ничего хорошего из этого не выйдет. Остров – плохое, проклятое место, если можно так выразиться. Я человек без предрассудков, но у Бога имеются свои пути наказать тех, кем движут грязные побуждения.
Бесстрастность, которую ощущал Хатч, бесследно растворилась в волне гнева. Наш город? Грязные побуждения?
– Если бы вы выросли в этом городе, вы бы поняли, почему я это делаю, – огрызнулся он. – И не надо предполагать, что знаете, каковы мои побуждения.
– Я ничего не предполагаю, – заявил Клэй, и его долговязое тело напряглось, словно пружина. – Я знаю. Может быть, я и не вырос в этом городе, но я знаю, что в его интересах. Все здесь, до последнего, испорчены этими поисками сокровищ, манящими лёгкими деньгами. Но не я, прости, Господи, не я. Я собираюсь защитить этот город. Защитить от вас и от него самого.
– Преподобный Клэй, думаю, вам следовало бы лишний раз прочитать Библию, прежде чем вы начали бросаться обвинениями. Например: Не суди, да не судимым будешь!
Хатч понял, что сорвался на крик, а голос дрожит от ярости. За соседними столами воцарилась тишина, каждый уставился в свою тарелку. Малин поднялся, быстрым шагом прошёл мимо побледневшего Клэя и направился через лужайку в сторону тёмных развалин форта.
17
В форте оказалось темно, прохладно и сыро. В пространстве гранитной башни порхали ласточки, словно пули метались туда-сюда в лучах солнца, падающих под углом в древние бойницы.
Хатч прошёл под каменной аркой и, тяжело дыша, помедлил, пытаясь успокоиться. Несмотря на все усилия, он поддался на провокацию священника. Это видело пол-города, а вторая половина всё равно вскоре узнает.
Он уселся на останки каменного фундамента. Без сомнения, Клэй говорил и с остальными. Вряд ли к нему прислушивались, кроме рыбаков, может быть. А те могли оказаться весьма суеверными, и упоминание о проклятьях могло значить многое. К тому же то замечание насчёт того, что поиски сокровищ вредят рыболовству… Оставалось лишь надеяться, что сезон будет удачным.