Меч князя Буй-тура
Шрифт:
— Вижу, кинязь Всеволод, ты не только в ратном деле умел, но и мудрости не лишен, — усмехнулся хан вполне миролюбиво, что дало Всеволоду некоторую надежду на благополучный исход этой встречи. — Только скажи, а давно ли русы, в том числе и ваш род, владеют Таматархой или, по-вашему, Тмутараканью?
Всеволод чувствовал, что в вопросе был подвох, на которые половецкие ханы были большие мастера, но вопрос требовал ответа, и ответ был дан:
— Со времен великого князя Святослава Игоревича, когда он в 966 году по рождеству Христову разбил и рассеял по всей земле воев хазарского кагана. С тех самых пор…
— Немногим более двухсот лет, — пошевелив губами и змейками-усами, видимо совершая подсчет, молвил хан все с той же едва заметной усмешкой. — Но, знаешь ли ты, кинязь-батыр, что до этого сей волостью владели люди моего рода шесть веков. Со времен хана Баламбира…. А Баламбир жил за полвека до Аттилы, прозванного вашими священниками Бичом Божиим. Так чей же род более имеет прав на град сей и землю эту?! Что скажешь, кинязь?
«Вот он, подвох, — понял Всеволод. Однако вспомнив сказы гусляров, рассказы покойного родителя, наставления отцов церкви, и все прочитанное в древних свитках, невесть когда и какими путями попавших в княжеский терем черниговских князей, где прошло детство, о седых временах земли Русской, улыбнулся:
— А до них там веками обитали сарматы и скифы, которые по сказам наших мудрецов и отцов церкви, имели родственные корни с русичами… Да и во времена Баламбира, которого на Руси помнят как князя Веломира, жил антский князь Бус Белояр, владевший этими землями. Земли же назывались Русколанью — Русской землей, значит… Сказывают, что Бус до своей смерти от готов Винитария Амала, обманом заманившего его в сети и потом подло казнившего, был в союзе с Веломиром, воевавшим в ту пору с готами. Так что, хан, когда и у кого «с возу что упало», неизвестно. Тут, как у нас на Руси говорят, бабушка надвое сказала…
Наступила очередь призадуматься хану. Он неплохо знал старинную, даже древнюю, жизнь своего рода в степях Алтая. Но что происходило на землях, примыкавших к понту Эвксинскому, вообще не знал. Как-то мало интересовало. Главное, это Степь, Великая Степь!
— Смотрю, кинязь, ты стал куда как разговорчивей, чем в первый день полона. Тогда и слова из тебя было не вытащить… даже клещами, как у вас говорят. Ныне же у тебя словно не уста, а родник — речам конца нет.
— Всему, хан Роман, свое время. Время разбрасывать камни и время собирать… время уста держать на запоре и время их разверзнуть…
— Я же говорил, что ты, кинязь, не только храбр на рати, но и умом крепок, — состроил подобие улыбки хан, по-видимому, решив для себя прекратить состязание в знании древней жизни своих и чужих народов. — А по сему отставим спор, у которого, как мне кажется, не будет конца. Поговорим об ином…
— Твоя воля, хан, — отозвался Всеволод. — Однако, думаю, не за тем звал, чтобы укоры да споры вести… Надо полагать, походом своим в земли наши побахвалиться хочешь. Лишний раз напомнить, что я твой пленник… А с пленником чего церемониться: смейся да укоряй. Все стерпит… На то он и пленник, чтобы терпеть. Только я, хан, не простой пленник… к терпению не привычен! По мне лучше смерть, чем глумление…
Курский князь давно понял, что стоит лишь тронуть струны чьего бы то ни было тщеславия, как обладатель их начинал «петь» не хуже, чем звончатые гусли в умелых руках гусляра, повинуясь неприметным движениям перстов.
— И здесь, кинязь, ты прав, — пошевелил усиками-ужиками хан. — Я велел призвать тебя для того, чтобы не «побахвалиться», как ты заметил в сердцах да с обиды, а просто сказать, что поход наш был успешным… что много твоих сородичей повоевали да пленили. Твоим подданным придется большой выкуп собирать, очень большой… Почитай, ранее еще невиданный.
— Так ли хан? — усмехнувшись, тряхнул буйной головушкой Всеволод. — Что-то большой радости я, когда вели сюда, у степняков твоих не видел. Все какие-то понурые, обозленные; у каждого, почитай, печать печали на челе… словно тамгу получили от Мары и Жали — вестниц смерти, горя и печали. Так удачному походу не радуются… так победу не празднуют… Так бывает, когда возвращаются «несолоно хлебавши».
— Смотрю, глазастый ты, — смахнул елейную ухмылку с морщинистого лика хан Роман. — Не успел и десятка шагов ступить, как все рассмотрел. Только полон наш, приведенный из ваших земель, что-то не заметил… Впрочем, скрывать не стану — некоторым воям нашим пришлось раньше срока к Отцу Небесному, Тэнгри, отправиться… Но такова жизнь воина: вчера еще был жив и весел, а ныне душа твоя уж к Тэнгри спешит… ответ держать.
— Ты, хан Роман, вроде бы крещенный, христианин, вон имя христианское имеешь, но упоминаешь все Тэнгри да Тэнгри, а не Христа?.. — не удержался от замечания Всеволод. Впрочем, не для того, чтобы хана позлить, а ради интереса: как в одном и том же человеке уживаются две противоположности веры и духа.
— А, — махнул рукой хан, — Всевышний, как Его не назови — Христом или Тэнгри — все равно Всевышний, один и для всех. Хоть для вас, русских, хоть для нас, половцев… Только, как мне кажется, почитания ему высказываются людьми по-разному, да по-разному справляются обряды… С подачи священников и шаманов. Только, кинязь, я тебя не для того позвал, чтобы о верах наших народов судить да рядить, — наконец-то решил перейти к сути дела хан. — Позвал я тебя для того, чтобы решить, отдавать тебя на заклание — многие в орде твоей крови жаждут — или же оставить в живых.
Сказав это, хан Роман, отбросив улыбки и ухмылки, зорко взглянул в лицо курского князя, став похожим на степного коршуна, уже закогтившего добычу и теперь только выбиравшего место, откуда начать клевать.
— Что молвишь на это, мой прозорливый полонянин? Или в молчанку поиграешь?..
— На все Божья воля, хан, — рек Всеволод спокойно, — чему бывать, того не миновать. Это я в твоих руках, а не ты в моих… Впрочем, не захочет Господь — и волос с головы не падет, а захочет… — он сделал паузу, — не то что моя голова, и народы падут. На все воля Господа…
— Неплох, неплох ответ, — повеселел очами хан. — Этим-то ты мне и нравишься: храбростью да разумом. А потому я постараюсь спасти тебя, кинязь-батыр. Но есть условие… — хан помолчал, словно раздумывая да взвешивая на невидимых весах: стоит ли оглашать условие или не стоит. Потом, после долгой паузы, словно внутренне придя к выводу, что стоит, продолжил: — Ты должен дать мне слово, что не сбежишь до поступления выкупа за тебя, как сбежал твой брат Игорь от людей хана Челбука из Тарголовцев.