Меч князя Буй-тура
Шрифт:
— Так Игорь сбежал? — сделал удивленное выражение лица, словно впервые об этом слышит, курский князь.
Впрочем, возможно, ни к какому искусственному удивлению прибегать ему не приходилось: одно дело — бабьи сплетни и совсем другое — слова хана. Всеволод ждал этого сообщения. Ждал и боялся, что услышит из уст хана совсем иное. Но хан произнес то, что так желалось слышать.
— Значит, бежал… Молодец, братец!
— Да, сбежал, — подтвердил с раздражением хан. — Только ты мне не ответил: даешь слово-клятву или нет?..
И по тому, как хан, только что пыжившийся и важничавший,
— Что не сбегу до выкупа? — спокойно переспросил он.
— Да. — Не стал и хан «тянуть вола за хвост».
— А выкуп каков? — по-деловому, а не как пленник своему хозяину и господину, вольному распоряжаться жизнью и смертью, задал курский князь следующий вопрос. — Выкуп-то каков?
— Тысячу гривен серебра за тебя да по двести гривен за бояр твоих, — как о деле, давно взвешенном и решенном, выпалил хан.
— Немалый выкуп… — по-мужицки почесал затылок князь, что должно было обозначать крайнюю озадаченность. — Даже не знаю, сдюжит ли княгиня и народец мой курский да трубчевский такой выкуп собрать… Княжество-то мое не велико — не то, что в пригоршне, в жмене уместится. И как там выкуп такой большой собрать, ума не приложу…
— Так выкуп-то за батыра, который много наших воинов положил в поле ратном, — не поняв подначки, как мог, подсластил горечь огромного выкупа Роман Каич. — Выкуп за батыра, — развел он руками, как бы показывая этим жестом, что ничего не поделаешь, иного не дано.
— А за простых дружинников и кметей, попавших вместе со мной в полон, каков выкуп? — поинтересовался Всеволод, чтобы знать хотя бы примерную сумму выкупа.
— За дружинников по сто гривен, а за кметей и того меньше — по пятьдесят, — оскалил хан в хищно-ехидной улыбке два ряда зубов, местами тронутых гнильцой. — Совсем божеская, как говорите вы, русы, цена.
Выкуп был столь велик, что его и за два года было не собрать ни в Курске, ни в Трубчевске. Такой дани и Новгород Великий Киеву со времен Владимира Святославича, Крестителя земли Русской, не платил, ограничиваясь только двумя тысячами гривен да еще некоторой толикой серебра в пользу монастыря Печерского. Видимо, поэтому хан так ехидно улыбался.
«Собьем наполовину, а то и еще больше, — решил Всеволод, — если голова будет на плечах. А не будет головы, то и сбивать цену будет некому». Вслух же молвил:
— Даю слово. Только с условием…
— Каким таким условием? — бросил недовольно хан, поморщившись, возможно подозревая в словах курского князя услышать какой-нибудь подвох. Он судил о князе по своим соплеменникам, которые были большими мастерами по части всевозможных хитростей и подвохов.
— Что сначала будут выкуплены дружинники и кмети, а затем уже — бояре и я, — пояснил Всеволод Святославич.
— Хорошо, — расплылся хан в довольной улыбке, ибо никакого подвоха в словах русского князя не было. Наоборот, русский князь, по мнению хана, был настолько бесхитростен, что заведомо ставил себя в невыгодное положение, оставаясь в плену до выкупа последнего дружинника. — Хорошо, хорошо, — поспешно
Хан явно не понимал смысл русской поговорки, имеющей как раз прямой и единственный смысл крепости слова. Или же просто, как все степняки, вместе с молоком матери впитавшие в себя недоверие к ближним своим, не очень-то верил в силу слова русского князя.
«Слышал звон, да не знает, где он», — отметил это обстоятельство Всеволод Святославич, но вслух произнес:
— Если такому сильному хану мало слова русского князя, то дам клятву. Только вот на чем клясться-то…
— А на чем русские князья могут поклясться, чтобы потом не нарушить клятву? Только не на кресте. Слышно, что такую…
— Крестную…
— Да-да, — подхватил хан подсказку Всеволода Святославича, — крестную клятву они часто нарушают.
— Ну, не то чтобы часто, однако бывает… — не совсем соглашаясь с ханом, уточнил Всеволод. — А где того не бывает?
— У нас, — кичливо изрек Роман Каич.
— Да брось ты, хан, — с откровенным недоверием к словам Романа Каича усмехнулся курский и трубчевский князь. — У вас, как и у нас, не все и не всегда держат клятвы. Впрочем, если крестное целование тебя не устраивает, то, может быть, подойдет тогда клятва на мече, — подсказал Всеволод, полушутя, полусерьезно; при этом лик его по-прежнему был строг, хоть икону пиши. — Эта клятва древняя, — пояснил он, устраняя последние сомнения у хана и «забывая» при этом сказать, что со времен крещения Руси таким способом соблюдения верности слову уже никто не пользовался. — На мечах клялись русские князья еще со времен Олега Вещего и Святослава Великого, когда ходили походами на Царьград. Меч — символ воинской чести. А честь — она везде честь.
— Да-да, давай, на мече, — ухватился за подсказку хан, не чувствуя тут никакой хитрой уловки русского князя, для которого такая клятва по большому счету силы не имела, но могла дать в его руки сам меч, следовательно, некую уже силу. — Конечно, на мече! Клянись на мече, батыр.
— Можно… только меча-то у меня и нет, — развел руками курский и трубчевский князь, лицедействуя.
— Найдем, — засмеялся с язвинкой превосходства хан. — Мои воины после той сечи много русских мечей подобрали. Любой дадим!
— Но нужен не просто любой меч, а мой, княжеский, меч, — продолжил игру Всеволод. — Только на нем клятва силу имеет.
— И твой найдем… уже нашли, — поправил себя хан с нескрываемым самодовольством.
— Надо посмотреть, — голосом и мимикой лица проявил недоверие Всеволод, — тот ли… Или, быть может, иной какой… похожий. Мой меч был приметный. К тому же — подарок брата Святослава Всеволодовича, князя черниговского.
— А мы вот и посмотрим.
Хан, довольный собой, громко хлопнул в ладони, и на его зов в шатер немедленно вбежали двое нукеров, застыв позади Всеволода в ожидании приказа.