Меч на ладонях
Шрифт:
Тут уж не до отыскивания за столом глаз красавицы Иоланты, на встречу с которой он так надеялся.
Малышев присел на краешек стула, хотя садиться ему никто не предложил. Усесться в присутствии коронованных особ, как он помнил, вообще могли немногие. Но играть на гитаре стоя он не умел. К счастью, до таких нюансов поведения здесь еще не дошли.
Когда зазвучали первые аккорды, зал немного притих. Как в хорошем ресторане: кушать никто не перестал, но уже не кричали друг другу тосты и здравицы.
Костя начал с Гребенщикова:
Под небом голубым есть город золотой…Приятная мелодия, но абсолютно непонятный большинству текст.
«Какие же песни на немецком я знаю?» – бился в голове один и тот же вопрос.
Ответ был ясен и прост – никаких. Дыба и колесование через повешенье, а в лучшем случае пинок под зад и помои в спину.
«Ай-я-яй. Зачем же я в это ввязался?» – Эта неутешительная мысль заявилась к Косте с последним аккордом. Адельгейда тихонько на ушко переводила Генриху.
Когда Малышев отставил гитару, ожидая приговора, император пожевал губами и спросил в лоб:
– О каком городе ты пел?
– Об Иерусалиме, ваше высочество, – честно ответил Костя. Говорил он по-немецки неплохо, хотя и с заметным акцентом. Тут же поправился: – Это песня христианских паломников. Иерусалим – город упокоения и последнего пути Христа. Туда должен стремиться каждый христианин.
Германец зевнул и задумчиво осмотрел выстроившихся в почтительном поклоне «полочан».
– Хорошо. – И добавил: – Но язык варварский. Переведи к завтрашнему вечеру на германский и спой, чтоб всем понятно было.
Костя покрылся бисеринками пота.
– Ты что-нибудь знаешь на германском или французском [90] ?
Адельгейда что-то опять зашептала. Генрих махнул рукой:
– Ладно. На варварском, так на варварском. – И добавил уже окружающим: – Хоть не так отвратно звучит, как лютня этого проходимца.
Костя потянулся к гитаре, но император протестующее поднял руку:
– Довольно песен. Потом, если нашей дражайшей супруге будет угодно, сбренчишь для ушей милых дам что-нибудь. – Он перевел мутный взор на остальных «полочан», жмущихся за спину Малышева.
90
Тогда в ходу на территории современной Франции было несколько языков, в основном норманнский, он же скандинавский, лангедокский и прованский, но для простоты восприятия мы будем считать это все французским.
– Ну… Кто из вас, дармоеды, сказитель искусный?
Вперед ступил Сомохов.
– Какими байками ты нас потчевать будешь? – От непонятных песен хозяину дворца было скучно.
Улугбек Карлович, боясь угодить впросак, осторожно спросил:
– Ведомо ли сияющему, как солнце, императору цивилизованного мира сказание древнего пиита Гомера о войне между Троей и Грецией?
Такое обращение понравилось. Зыркнув на придворных (запомнили ли они, как надо величать своего сюзерена?), Генрих IV пустился в воспоминания. Видно, в детстве монахи-настоятели, обучавшие маленького наследника германского престола, преуспели слабо. Государь отрицательно качнул головой.
Подал голос один из придворных, по-видимому достаточно пьяный, чтобы нарушить субординацию:
– Это не про того маркграфа греческого, который в задницу коню залез?
Зал заинтересованно насторожился. Улугбек Карлович, как профессиональный лектор перед аудиторией, улыбнулся:
– Про это и про многое другое. – Он поклонился императорской чете. – И если позволит сиятельная пара богоравных помазанников… – Сомохов спохватился, что загнул слишком с восхвалением, но, похоже, никто не заметил. Даже пьяный синеносый здоровяк в епископской мантии ухом не повел. Археолог продолжил: – Если мне позволят, то я бы мог усладить их слух этой старой, но интересной каждому благородному рыцарю историей. Ибо в ней не только про житие славных королей и рыцарей повествование идет, но и мораль полезная содержится.
Император милостиво разрешил.
– Давным-давно в землях, находящихся восточнее Италии в Средиземном море и называемых Грецией, бушевали войны… – начал Сомохов.
Аудитория слушала.
Пока зал, поглощая жаркое и вино, слушал старую историю о человеческих страстях, коварстве, верности и предательстве, Костя искал глазами за столом прекрасную Иоланту.
Она сидела через трех бабушек от императрицы и очаровательно грызла свиное ребрышко.
«Какая милашка». Костя чувствовал, что под мерный говор Сомохова проходят напряжение и страх, заставлявшие тело покрываться мурашками и потом.
Он попробовал поймать взгляд Иоланты.
Красавица поглощала пищу, своими милыми тонкими пальчиками отламывая от туши целиком зажаренного кабана килограммовые жареные ребрышки, и не обращала внимания ни на что, кроме рассказа ученого. В тысяча девятьсот третьем году его открытые лекции, посвященные истории Античного мира и древнему Согду, собирали аншлаг в Петербургском университете. Сейчас навык общения с публикой и способность излагать исторические факты доступным для простонародья языком приносили свои плоды. В зале даже чавкать и пускать газы стали потише.
Костя не оставлял попыток попасться на глаза белокурой чаровнице. В один момент, когда Сомохов сделал секундный перерыв, Иоланта скользнула по нему взглядом. Косте показалось, что девушка даже улыбнулась при этом.
«Какая она все-таки красавица!»
В бок толкнули. Горовой тихонько шепнул в ухо: «Не пялься, дурень».
Костя опустил глаза. Действительно дурень.
Рассказ имел ошеломляющий успех. Для большинства из присутствовавших верхом образованности было поставить закорючку под собственным именем. Образованные монахи были плохой компанией, а истории об Александре Македонском, Трое или Геракле неизменно ассоциировались с жалкими потугами воспитателей, обычно и самих-то не очень образованных, привить зачатки знаний древнегреческого или латыни.
«Много знаний – много бед» – эту истину исповедовало большинство дворян, не только не стыдясь, но и временами гордясь своей необразованностью. Читать и писать – это для черных клобуков [91] и ремесленников.
Отпустили гостей только к полуночи.
Через полчаса в комнату внесли блюдо с остатками кабана, пару кувшинов пива и корзинку с хлебом. На русичей обрушивались государевы милости…
Утром их разбудили. Челядь, уничтожавшая на кухне остатки хозяйского застолья, стремилась свести знакомство с жонглерами, произведшими такой фурор у благородных. В комнату осторожно вошла миловидная служаночка и поинтересовалась, не желают ли господа гости кушать. А то ежели спать и дальше будут, то питаться им придется в обед, который здесь может быть вечером, когда его величество император изволят вернуться с охоты. А так как хозяева просыпались чуть ли не с первыми лучами солнца, то слугам приходилось выбираться из кроватей и искать себе пропитание затемно. Да и готовить завтраки для господ надо. Так что разбудили заезжих гастролеров из далекой варварской страны Русланда, или Гардарика, очень рано. С первыми петухами.
91
Прозвище монахов.