Меч на ладонях
Шрифт:
Спать гостей свалили в несколько комнат на втором этаже донжона на заранее подготовленные шкуры и тюфяки, набитые соломой. От этих тюфяков, вернее, от сонмища насекомых, живших в соломе, еще и чесалось тело, толком не мытое от самых хобургских бань.
«Как вернусь в Магдебург, раздобуду чан и вымоюсь как следует», – подумал он мельком.
Почесываясь, зевая и тихонько охая, Улугбек Карлович тащился по коридорам ночного замка Гаубвиц.
Привычка оставлять зажженные факелы в замке не прижилась – гореть тут было чему. Развешенные гобелены, выцветшие от времени, шкуры, деревянная, хорошо просушенная за десятилетия, а то и столетия мебель –
Неожиданно, когда Сомохов уже решил, что окончательно заблудился в лабиринтах замка, в тишине, нарушаемой только стрекотанием ночных насекомых, археолог услышал легкий гул. Это был отголосок какого-то сборища, явно человеческого, эхо гомона и едва различимые ритмичные звуки.
Улугбек пошел на шум. Гул приближался. Наконец впереди замелькал отблеск света.
Шум голосов стал громче, явственней. Сквозь какофонию звуков начали пробиваться отдельные слова, фразы. Они складывались в напев.
Готовое сорваться приветствие замерло на устах Сомохова. Он быстро трезвел. Речитатив походил на церковные псалмы, только язык, на котором их читали, был незнаком. Это не немецкий и не латынь. Язык не походил ни на греческий, ни на любой другой, известный Улугбеку.
Что же это?
До хорового чтения стихов здесь еще не дошли. Да и не относились заросшие бородами и необразованные дворяне свиты германского императора к числу поклонников высокой поэзии. Значит, налицо все-таки религиозные песнопения. Но все духовные обряды в этой стране еще века четыре будут исполняться на латыни. Значит, эта церковь не относится к Римской католической. Не относится она и к православной, и вообще к христианской. Мусульмане в центре Германии? Хм… Нет, звук не похож на завывание муллы, нет и узнаваемой гортанной картавости.
«Если это сатанисты, то им свидетель ни к чему!» – испуганно промелькнуло в сознании.
Улугбек был археологом и знал, что Генрих IV при жизни обвинялся в потворстве алхимии и даже в участии в сборищах секты сатанистов-николаитов. Знал, но при знакомстве император не показался ученому каким-то особенным. Не было в нем ничего ни дьявольского, ни чертовского. Обычный, очень властный феодал. А обвинения в приверженности сатанизму половина историков относила к проискам врагов германского императора, которых он при жизни завел немыслимое множество. А уж о трениях Генриха с Римской католической (а другой и не было в Германии) церковью не знал только глухой и слепой.
Теперь все сведения об увлечениях государя Священной Римской империи представали в новом свете.
«Что там про него еще?..» Ученый старательно перебирал в уме сведения, но выкопать что-нибудь существенное, чем прилепившийся термин «николаит», не мог.
«Что ж это за николаиты такие? – Улугбек Карлович передернул плечами. – Уж это я выяснять не собираюсь».
Но выяснить пришлось.
Пока придворный сказитель в раздумий топтался в комнатушке, заваленной всяким хламом, из коридора послышались шаркающие шаги. Улугбек метнулся вперед, назад, руками зашарил в темноте вокруг, нашел какую-то портьеру и шмыгнул за нее. Все это за долю секунды.
Из темноты показалось призрачное сияние маленькой масляной лампады в чьих-то дрожащих руках. Вскоре в проходе появился закутанный в темную хламиду человек. Небольшого роста, слегка сутулый, он немного подволакивал ногу. Не оглядываясь на отбрасываемые лампадой причудливые тени и на дрожащую ткань портьеры, человек
Перед тем как направиться дальше, он поправил капюшон, закрывавший большую часть лица, и медленно вышел из каморки, где прятался Улугбек, в комнату с сектантами. Завывания и речитатив смолкли на секунду, но через несколько мгновений возобновились с новой силой. Теперь к хору прибавился хрипловатый низкий голос, принадлежавший, по-видимому, вошедшему.
Сомохова раздирали противоречивые желания.
С одной стороны, ему хотелось разузнать, что за люди собираются в замке глубоко за полночь, да еще и в тайне. С другой стороны, ему было понятно, что тайна подобного рода не доведет простого человека до добра. Но природное любопытство пересилило доводы разума и остатки осторожности.
На цыпочках, шаря руками, археолог начал продвигаться к двери. На его счастье, те, кто были сейчас в комнате, не сильно озаботились охраной места встречи. Вполне возможно, что такое пренебрежение объяснялась тем, что большинство участников испытывали те же проблемы с последствиями вечерней пьянки, что и Улугбек. А может, были уверены в своей безопасности.
Взору подобравшегося к приоткрытой двери Сомохова предстал небольшой зал, освещенный несколькими масляными лампадами. В середине был установлен небольшой постамент, устроенный из добротного деревянного стола, покрытого парчовым покрывалом. На нем возвышалась небольшая скульптура женщины, отдаленно напоминающая статую, которую сам Улугбек нашел при своих последних раскопках. Справа находился столик с еще одним изваянием. Это было изображение девушки, сидящей верхом на льве. Слева стояло укрытое дорогими тканями ложе с высокими стенками, застеленное по центру белой льняной простынью.
Перед ним стоял жрец в серой хламиде с надвинутым на глаза капюшоном, с коротким жезлом в одной руке и веткой в другой. Раскачиваясь в такт пению, он рублеными фразами на разные голоса выговаривал слова молитвы, а находившиеся перед ним полтора десятка коленопреклоненных мужчин и пара женщин старательно повторяли за ним. Произнеся последнюю фразу, жрец прижал жезл и ветвь к груди. Чуть погодя он переложил их в руки богини на постаменте.
Язык, на котором велась молитва, был не только непонятен знавшему многие языки Сомохову, но даже не вызывал никаких ассоциаций. Это был или «тайный» шифрованный язык для внутреннего общения сектантов, или язык одного из тех народов и племен, которые исчезли, не замеченные потомками [94] .
94
К 1906 г. Джордж Смит уже полностью расшифровал таблички библиотеки Ашшурбанипала, но на слух узнать язык древней Шумерии, естественно, никто не мог.
Остановившись, жрец в хламиде повернулся к коленопреклоненным и произнес на немецком:
– Теперь час нашего дара и молитвы.
Улугбек разглядел среди присутствующих императора и хозяйку замка. Они были укрыты длинными плащами с прорезями для рук и капюшонами, но их все же можно было узнать по золотым шпорам в форме солнца императора и черной одежде вдовы, выбивавшейся из-под накидки.
«Так, – подумал Сомохов. – Кто еще из высших сановников государства в этом замешан?»
Улугбек Карлович начал пристально всматриваться в спины и профили молящихся.