Меч Тамерлана
Шрифт:
Антон покачал головой:
– Нет, я запомнил эту гору… Но тут проще проверить, чем спорить…
– … чем мы и занимаемся, – подытожила Ярушка и принялась снова что-то искать в траве.
Антон пояснил:
– Если я прав, то где-то здесь должны быть разбросаны монеты, они выпали у меня из кармана, когда мы с Ярославой пришли сюда… Я видел, как они блеснули на солнце где-то здесь.
Увидев, что Ильяса молча присоединилась к поискам, Данияр вглядывался в силуэт развалин. Он был готов поклясться, что это именно те руины, с которых началось их сегодняшнее утро. «Но зачем это каву?»
Ильяса, перестав искать монеты, присела на траву, вытянула ноги и, прищурившись, посмотрела на Данияра:
– Вообще, если верить тому, что эта острая на язык чертовка – кав, то логично, что мы ходим вокруг одних и тех же развалин.
– В каком смысле?
Ильяса окинула взглядом пики, протянула задумчиво:
– Кав привязан к местам, в которых жил… Ни одно заклятье не может заставить его покинуть развалины, хранителем которых он является.
Данияр шумно вздохнул:
– Почему ты раньше молчала?
Ярослава и Антон переглянулись. Ярушка перестала рыскать в траве и уставилась на Данияра. Ильяса пожала плечами:
– Во-первых, меня никто не спрашивал. Во-вторых, если бы вы не начали об этом говорить сейчас, я бы и не подумал… подумала.
– Вы сейчас ничего не хотите сказать? – Ярослава перевела взгляд на сидевшую на траве Ильясу.
Та склонила голову, словно в поклоне:
– Все, кто считал, что я что-то скрываю, были правы. Я скрываю. Скрывала то, что я девушка. Не хочу вдаваться в подробности, но у меня на это были причины. Ваш друг, – она кивнула на Данияра, – в курсе всех событий.
– С вами умом тронешься, – Ярослава округлила глаза, но продолжать расспросы не стала – времени на них не было.
Данияр перевел взгляд на почти отвесный склон: сюда они добрались по выложенной им тропе, рассчитывая, что она достаточно далеко от Кати. Хорошо бы, чтобы эта маленькая магия не привлекла внимание Темновита.
Гости шумели за столом, танцы становились всё веселее.
Безусая кошка соскользнула с желтой подушки, вышла из комнаты в коридор, прошла мимо цветастого ковра на стене, подумав, запрыгнула на подоконник и спрыгнула во двор.
Прижавшись рыжей шерсткой к окрашенной известью стене, замерла.
Она охраняет эти скалы, эти руины. Она связана с ними кровью предков и – что еще важнее – наложенным на нее проклятьем. Мать всех бед обещала, что освободит ее от него, если она выполнит просьбу Авара и привезет в дом девушку. Приведет не просто так, а тропой джиннов, самой невидимой из всех, потому что джинны появились раньше этих гор.
Андалиб напрасно не спросила, зачем им нужна девушка.
Спросила бы – не пришлось бы сейчас горевать. Ведь она сама привела в дом соперницу, ту, что стала нужнее Авару, чем кто-то другой. Пусть и не сама девушка ему понадобилась, а заключенная в ней магия, но все равно обидно.
Вот сейчас эта девица сидит на подушках рядом с Аваром, пьет с ним из одной чаши и ест с ним одни кушанья, а она, кав Андалиб, слоняется по развалинам, которых нет ни на одной карте.
– Ты проклята, Андалиб, – напомнила она сама себе.
Вздохнув, кошка шагнула к обрыву: в конце концов, она выполнила просьбу Авара и теперь не связана с ним словом.
Но есть тот, кто несет избавление.
И она пойдет к нему, чтобы раз и навсегда прекратить свои мучения.
Шаг вперед – и уютный домик Авара за спиной превратился в жалкие развалины. Солнце опалило рыжую шерстку оборотня, заставило прижаться к камням и прятаться в тени. Если прислушаться, то отсюда еще слышны голоса Рохдулай и Авара. Но еще один только шаг – и звуки мира джиннов окончательно затухают за спиной Андалиб, растворяются в людском дне тонким сизым дымком.
А на бедного оборотня накатывает одиночество.
Глава 16
Возвращение андалиб
Девушка-оборотень смотрела на суетящихся у склона людей, на замершую посреди уступа фигуру, но вместо нее видела грозного ангела, на крыльях которого спускается Смерть. Для кого-то – как избавление, для кого-то – как вечная мука. Сердце билось часто-часто, едва не выскакивая из груди, страх боролся с желанием сохранить свою жизнь – пусть жалкую, пусть никчемную жизнь оборотня, но все-таки иногда даже она лучше, чем то, что ищут Маляк аль-маут и его друзья.
Девушка прикрыла глаза, вспоминая черное бушующее варево из мглы и ледяного ужаса, которое распахнулось не так давно в ущелье.
Самое подходящее место для зла – где когда-то расцветали надежды, рушились цивилизации, а по склонам гор струилась, дымясь, пролитая здесь кровь.
Лесной человек просил ее, чтобы уходила. Наверняка даже эту идею со свадьбой придумал, чтобы заставить ее бросить все и уйти.
А она оставалась, потому что винила его мать Рохдулай в том, что врата открылись. «Точно, такая напасть – ее рук дело!» – твердила она, но Лесной человек ее не слушал, только качал головой:
– Даже ей такое не под силу, это древнее зло.
Однажды Андалиб видела, как Тьма, вырвавшаяся из ущелья, словно плеть пастуха ударила по стенам древнего храма, что стоял, забытый всеми, на противоположном склоне. Он мог быть объектом паломничества разных религий: сначала это был греческий храм на месте древнего капища, потом скромная мечеть на месте греческого храма, а теперь пустота на месте мечети… Они все рассыпались черным песком, унеся в пропасть следы живших когда-то людей, веривших во что-то важное.
Птицы, попав в ущелье, переставали петь и медленно угасали, лишаясь разума, – они порхали над бездной до тех пор, пока силы не покидали их и они не падали камнем на дно. И Тьма чавкала, как невоспитанный ребенок, проглатывая их еще теплые тела.
Андалиб знала: когда Тьма расширится и поглотит горы, ничего не останется – ни развалин, бывших когда-то домом, ни самой Андалиб. Она слышала, как причитала Рохдулай, предчувствуя то же самое, когда Тьма подобралась совсем близко к порогу ее хижины. Слышала, как старуха не пустила своего сына, Лесного человека, саблегрудого охотника, прогнать Тьму.