Мечебоец
Шрифт:
Никакой возможности увернуться от прута не было, в помещении запахло горелым мясом и палеными волосами, по маленькой пыточной заметался жуткий крик. Только спустя несколько мгновений, когда боль слегка приутихла, Слав понял, что это кричал он.
– Будешь говорить? – раздался справа от него голос Ольбарда.
С трудом повернув голову, Слав мутным от боли взглядом отыскал говорившего. Варяг удобно расположился на лавке, стоящей у стены. Рядом с ним было разложено около десятка жутких на вид приспособлений, назначение у которых только одно – причинять
– Я все сказал, – прохрипел Слав, не узнавая свой голос.
– Как знаешь, – улыбнувшись, ответил варяг. – Медведко лучший палач в Яр-граде. К вечеру от тебя останется кусок плохо прожаренного мяса с переломанными конечностями, выбитыми зубами и частично снятой кожей. При этом ты будешь в сознании и жив, чтобы говорить. Ну что, может, обойдемся без этого? – и Ольбард посмотрел на пыточные приспособления, лежащие рядом с ним.
– Мне нечего сказать, – прохрипел Слав.
– Ну что ж, – произнес варяг. – Медведко, когда он захочет что-нибудь сказать, позови меня.
И, повернувшись спиной к висящему на цепях Славу, Ольбард вышел прочь.
– Дурак ты, – сказал Медведко, доставая из жаровни нагретый заново прут.
Жуткий крик, полный боли, снова качнул стены в подземелье. Несколько раз Слав терял сознание, и палач приводил его в чувство, поливая ледяной водой из ведра. Несколько раз Слав видел, как в темницу заходил Ольбард, он с удивлением смотрел на седого парня, прикованного к стене, и на растерянного палача, недоуменно пожимающего плечами. Странно, но тело почти не болело, хотя и было сплошной раной, складывалось ощущение, что оно чужое. Слав дернулся от очередного прикосновения раскаленного прута и захрипел. Последний раз он кричал несколько часов назад.
– Подойди, – отхаркивая сгусток крови, не своим голосом сказал он.
Обрадованный палач, решив, что ему наконец-то удалось сломить странного седого паренька, приблизился.
– Будешь говорить? – спросил Медведко, уже порядочно вымотанный.
Слав кивнул.
– Запомни, – прохрипел он, – ты скоро умрешь. Может, не так болезненно, как я, но я бы с тобой местами не поменялся.
От звука его голоса палач вздрогнул, но сумел справиться со странным страхом, внезапно проникшим в его жестокое сердце. Пытаясь скрыть испуг, он спросил:
– А убьешь меня ты?
Слав не ответил, боль взяла верх над измученным телом и отправила седого парня в спасительное забытье.
– Он так ничего не сказал? – раздался от двери в пыточную голос Ольбарда.
Медведко мотнул головой.
– Только то, что я скоро умру.
– Так все говорят – бранятся, запугивают страшными карами, – оскалившись и разглядывая изувеченное тело Слава, сказал Ольбард. – На сегодня хватит, продолжишь завтра, – добавил он, идя к двери, – рано или поздно здесь все начинают откровенничать.
Палач направился в след за варягом, кивнув застывшему в коридоре маленькому человечку с большим горбом.
– Приберись там, а то вонь жуткая.
Придя в себя, Слав не обнаружил своих мучителей. Камера была
– Очнулся? – раздался в углу, где стояла лавка, покрытая застарелыми пятнами крови, скрипучий голос.
Слав с трудом повернул голову. На лавке сидел тот самый горбун, что прислуживал Соловью.
– Пить, – хрипя, выдавил седой парень, но не услышал собственного голоса.
– Здесь нет воды, – сказал горбун непонятно, как понявший суть просьбы, – только старая малахитовая чарка, но она пуста.
– Дай мне ее, – пытаясь заставить голос повиноваться, попросил Слав.
– Но она пуста, – удивленно заметил горбун.
– Дай, – пытаясь сделать голос тверже, приказал Слав.
Горбун пожал плечами и прикрепил пустую малахитовую чарку к длинному шесту, с которого поили пленников, и поднял к губам измученного седого паренька. Чарка еще только поднималась, а Слав уже видел, как в ней появляется прозрачная холодная вода. Горбун был безмерно удивлен, когда пленник начал пить из пустой чарки, и решил, что седой паренек спятил. Но когда с уголков губ вниз по израненному телу потекла тонкая струйка, он подумал, что сам обезумел. Когда он убрал от лица Слава шест и спустил его вниз, то старая малахитовая чарка была снова пуста.
– Как это у тебя получилось? – спросил он, вертя в руках грубое изделие из малахита.
Слав, который чувствовал себя намного лучше, потому как боль в теле почти прекратилась, дернулся в цепях, пытаясь освободиться.
– Ты можешь освободить меня? – спросил он у горбуна.
– Конечно, – кивнул он. – Но куда ты собрался, ты даже до двери не доползешь?
Но Слав уже чувствовал, как сращиваются его переломанные ребра и пальцы.
– Просто освободи, – уверенно сказал он.
– Как знаешь, – кивнул горбун, подходя к металлическому кольцу, вмурованному в пол, через которое была протянута цепь, на которой висел Слав.
Потихоньку ослабляя ее, он опустил седого паренька на пол, не заметив при этом, как страшные ожоги и порезы, нанесенные Медведко, затягиваются.
– Что дальше? – присаживаясь рядом со Славом, спросил он. – Тебе все равно не уползти. Да, даже если бы и смог, куда? До первого стражника?
– Мне нужен мой меч. Ты знаешь, где он? – спросил Слав, пытаясь развинтить винты на запоре кандалов.
Наконец, ослабшие пальцы справились с запорами, и цепь вместе с кандалами рухнула на пол.
– У тебя же пальцы расплющены, – удивленно сказал горбун.
Слав повернулся на бок и показал на страшную рану, нанесенную ему очередным приспособлением для пыток. Ее края медленно стягивались и покрывались розовой молодой кожицей.
– Но как? – очень тихо выдавил из себя горбун.
Слав посмотрел на чарку, все еще прикрепленную к шесту.
– Не знаю почему, но она подчиняется только мне. Это она напоила меня какой-то странной на вкус водой, от которой тело стало заживать и наполняться силой. Так ты знаешь, где мой меч?