Мечом раздвину рубежи
Шрифт:
— Заговорил я тебя, воевода, а ты из похода. Отпочинь, а завтра поговорим еще…
Оставшись один, Игорь снова подошел к мешку с драгоценными камнями, склонился над ним. Он не запускал в них рук, не трогал, лишь пристально всматривался в широкую горловину мешка, скупо освещенную светом двух факелов у входа в шатер. И какое-то непонятное, тревожившее душу чувство начало овладевать им. Отчего среди камней преобладали белый и желтый цвета и почти не видно синего и красного, так радующих глаз? Почему от мертвенно-бледного сияния в горловине мешка несло холодом? Может, это напоминание о подземном мире, откуда появились эти камни?
Что за глупость лезет в голову? Какой подземный мир, если камни отбиты у разбойника Ичкера, прятавшего их в колодце для добычи нафты? Но тогда почему древлянский волхв заставил воеводу Бразда отказаться от
Повернув голову, Ольга бросила взгляд на соседнюю тропу. Так и есть, фигура христианского священника Григория видна на ней и сегодня. Точно так, как и вчера, и позавчера, и три дня назад. То же черное одеяние, крест на груди, заложенные за спину руки, склоненная голова. Хочет показать, что полностью погружен в свои мысли и не обращает внимания на окружающее? Не получится, слуга ромейского бога! Вовсе не для того, чтобы думати свои думы, появляешься ты ежедневно подле великой княгини во время ее прогулок. После того как ты первым подошел к Ольге с разговором о ее муже и походе на Хвалынское море, ты ждешь продолжения того разговора, однако теперь его должен начать не ты, а Ольга. Ты уже сказал все, что счел нужным для начала или на что мог осмелиться, и теперь великая княгиня должна позволить тебе продолжить затеянный разговор либо, выказывая к тебе безразличие, дать понять, что твои мысли ей неинтересны и вы оба должны забыть о том, о чем некогда говорили.
Но в том и дело, что начатый Григорием разговор был ей интересен и Ольга желала его продолжения. И чем дальше, тем желала этого все сильней: со времени, когда она осталась в Киеве вместо Игоря, и без того узкий круг людей, кому она могла доверять и с кем поделиться сокровенными мыслями, сократился еще больше. Никто не знал, чем завершится поход великого князя и возвратится ли он из него, а поскольку от этого напрямую зависела судьба его жены и близких к ней людей, некоторые не хотели прослыть ее друзьями и потом расплачиваться за это. Ольга понимала таких людей, судьба которых зависела от воли других либо прихоти обстоятельств, презирала их и не пыталась удерживать подле себя. Свою судьбу она вершила сама и наперекор всем! Но трудно, очень трудно все делать одной, и как нужен, просто необходим иногда рядом верный друг и умный советчик. Может, таковым станет христианский пастырь Григорий, коему нет дела до склок и борьбы близ стола великих киевских князей, но который может рассчитывать со стороны женщины-правительницы на большую терпимость к христианской общине, нежели от властителя-мужчины, сталкивающегося с иноверцами преимущественно на полях брани? Почему ей не попытаться лучше понять Григория, посмотреть, может ли он ей в чем-либо пригодиться?
Ольга ускорила шаги, и там, где тропинки, по которым прогуливались она и Григорий, сливались в одну широкую тропу, сбегавшую к Славутичу, догнала священника.
— День добрый, Григорий. Не потревожила твой покой?
Григорий не повернул в ее сторону головы, не остановился и не замедлил движения. Лишь немного принял вправо, уступая Ольге место рядом с собой.
— День добрый, великая княгиня. Давно ждал, когда подойдешь ко мне.
— Ждал? Почему был уверен в этом?
— Одному человеку, каким бы умом и силой воли он ни обладал, трудно противостоять сонмищу врагов. А у тебя очень много врагов, великая княгиня. И станет намного больше, ежели поход твоего мужа закончится неудачей для тебя. А таковым он окажется даже в случае, если русское войско возвратится с громкой победой и богатой добычей, но без твоего мужа. Судьба земных владык очень переменчива, а потому ты, женщина и великая княгиня, постоянно должна быть готова к укрощению недругов и защите своей власти. А для сего надобно иметь надежных друзей и союзников, на которых можно смело положиться в самую тяжкую годину.
— Такого друга и союзника я должна видеть в тебе? — насмешливо спросила Ольга.
— Я хотел бы им стать. Почему — уже объяснял прошлый раз. Однако верить или нет в чистоту моих побуждений, зависит лишь от тебя. Решай.
— Чистота побуждений — слишком непростое дело, дабы судить о ней после одного-двух разговоров.
Священник нисколько не удивился вопросу.
— Великий князь оставил Свенельда с тобой, чтобы он берег Русь, прежде всего ее стольный град, от нашествия недругов-соседей и козней недоброжелателей на самой Руси. Однако нужно ли это Свенельду, мечтающему если не о власти великого князя, то о владычестве над какой-либо русской землей? Ему надобно не защищать Русь в случае угрозы, а любой ценой сберечь верных ему викингов до поры, когда он сможет на их мечах захватить большую, нежели сейчас, власть. Но удастся ли это, ежели он останется с тобой в Киеве, осажденном врагами? Нет, ибо тогда, желай он того или не желай, ему придется сражаться за Киев и тебя, в противном случае Русь не простит ему измены или бездействия и он навсегда станет для нее отщепенцем. А Свенельду вовсе не нужно ни погибнуть в Киеве, ни даже победить врага, ежели в результате он останется со слабой дружиной, которую его соперники не будут брать в расчет как силу. Покинув стольный град, он развязал себе руки: в случае нападения на Киев он может успеть ему на помощь, а может нет, и даже поспев, может навязать недругу решительное сражение, а может вести мелкие бои, сохраняя своих воинов и дожидаясь падения града. Оказавшись вне стен Киева, Свенельд сбросил с себя бремя его защиты и отныне может использовать свою дружину в собственных целях, лишь делая вид, что печется о благе Руси и твоей защите, великая княгиня.
— Но Руси, тем паче Киеву, никто не угрожает. Ромеи заняты очередной войной с сарацинами, Хазария отбивается от асиев, печенегов и гузов. А с мелкими набегами степняков успешно справится воевода Ратибор.
— Руси не угрожают сегодня, когда ее войско громит берега Хвалынского моря и может своей силой отомстить недругу, вторгнувшемуся на ее землю. Но что будет завтра, ежели русское войско потерпит поражение? Тогда не миновать либо нашествия врагов-иноземцев, либо смуты внутри русской державы. Вот когда понадобятся Свенельду мечи его викингов! Для тебя, великая княгиня, они будут опаснее, чем возможное вторжение хазар.
— Вторжение хазар? О чем ты говоришь? Каган сам едва сдерживает напор мятежных асиев и подкупленных Византией печенегов и гузов. Ему надобно помышлять о победе и зализывании после нее собственных ран, а не о нападении на Русь. И потом, от кого русское войско может потерпеть поражение? Все прибывающие с Востока купцы в один голос утверждают, что войска правителей, чьи земли лежат на Каспийском побережье, разбиты и русичи с викингами нигде не встречают сильного отпора.
— Это так, на Хвалынском море у твоего мужа серьезного противника больше нет. Правда, против него еще не выступил владыка Ширвана Ибн-Абу-эс-Садж(Полное имя — Абуль-Касем Юсуф Ибн-Абу-эс-Садж.), который на Кавказе слывет хорошим полководцем и располагает многочисленным войском. Но, думаю, и ему будет не по плечу одолеть воинов твоего мужа, так что опасность тебе, великая княгиня, грозит вовсе не с берегов далекого Хвалынского моря, а гораздо ближе, из Хазарии. Ты внемлешь словам лишь восточных купцов, а до меня доходят известия также с Кавказа, где живет много христиан, моих братьев по вере. Вчера в Киев прибыл паломник-христианин из кавказской Албании и рассказал, что посланцы кагана ведут тайные переговоры с аланами, дабы те приняли их сторону в борьбе с асиями и их союзниками. Судя по всему, аланы согласны помочь Хазарии, ибо переговоры идут уже о цене, которую та Должна заплатить своим новым друзьям. Ответь, зачем кагану тратить деньги, если он с самого начала мятежа мог разгромить асиев и их союзников собственными силами?
Услышанное было настолько неожиданным и наводило на столь тревожные мысли, что Ольга не знала, что ответить. И тогда священник заговорил сам:
— А знаешь, отчего Хазария до сей поры не покончила с асиями, печенегами, гузами? Потому что не использует в сражениях своих лучших воинов — гвардию кагана ал-арсиев. А ведь прежде каган никогда не щадил их, ибо на то ал-ар-сии и наемники, дабы умирать за того, кто им платит. Отчего каган сохраняет их в этой войне, предпочитая тратить золото на покупку новых наемников? Что заставило поступить так кагана-иудея, для которого золото дороже всего на свете?