Мед его поцелуев
Шрифт:
Августа была прямолинейнее самой Эмили, когда ситуация того требовала, и девушка вздрогнула.
— Я не хотела ее предавать. Я пыталась помочь ей.
Ее мать вздохнула.
— Веришь или нет, но я на тебя не злюсь.
— Не злитесь?
— Нет. — Августа помолчала, сухо улыбнулась и продолжила: — Зная тебя, могу заметить, что учить тебя не вмешиваться в чужие дела уже поздно.
— Но это жестоко, — пробормотала Эмили.
— И я уверена, что Пруденс тоже не будет с тобой милосердна. Но ты можешь извлечь из этого и пользу. Карнэч для тебя вполне подходящая партия. Если ты до сих пор этого не осмыслила, советую задуматься о своем будущем.
— Я думала о нем, матушка. И я не раз говорила вам, что не хочу замуж.
— Я знаю. Я позволяла тебе настаивать на своем, пока Мадлен оставалась в девичестве. Забавно, что… я отчаялась выдать вас замуж, и обе вы сумели самостоятельно оказаться у алтаря без посторонней помощи.
Эмили нахмурилась, а ее мать рассмеялась. Но Августа тут же взяла себя в руки и продолжила:
— Возможно, мне стоило проявить настойчивость и выдать вас замуж раньше. Но мне слишком нравилось, что вы обе дома, со мной…
— Тогда к чему же вы настаиваете на моей свадьбе с шотландцем? Вы ведь можете никогда больше меня не увидеть.
— Карнэч жаждет политической карьеры — вы довольно часто будете в Англии, — сказала Августа, отмахиваясь от уточнения. — И я не буду жить вечно. А ты, возможно, предпочтешь свадьбу с Карнэчем постоянной зависимости от Алекса.
Эмили запнулась. Поцелуи с Малкольмом обладали неоспоримым преимуществом перед ее нынешним статусом.
Однако Алекс следил за ней не настолько внимательно, чтобы догадаться о ее писательстве. Малкольм был вдвое наблюдательнее. И он не позволит ей хранить секреты. Жизнь старой девы казалась ей скучной, но при этом давала свободу в важных для Эмили областях.
Она не могла признаться в этом Августе. Мать ничего не знала о ее романах. Она думала, что Эмили всего лишь ведет дневники и посвящает себя переписке.
— Мы с Карнэчем не подходим друг другу, — твердым голосом повторила Эмили. — Вы скажете Алексу, чтобы он прекратил это?
Августа склонила голову. В начале пятого десятка она все еще была красива, и до смерти, которой она пугала Эмили, ей было еще далеко, но в этот миг мать показалась ей настолько усталой, что сердце сжалось.
— Забудьте, — сказала Эмили прежде, чем ее мать смогла заговорить. — Мне стоит самой отыскать Алекса. Не беспокойтесь об этом. Мы все уладим, и все снова будет нормально.
— Все уже нормально, — ответила Августа. — Все дети должны покидать гнездо. Судьба улыбнулась мне, позволив провести с вами столько лет, но, возможно, это знак, что тебе пора идти дальше в своем путешествии. То, что ты все еще живешь с Алексом, вместо того чтобы найти собственный дом и семью, неправильно.
Эмили стояла спиной к окну, и солнечный свет выдавал все эмоции на лице Августы — даже слезы, которые начали собираться в уголках ее глаз.
— Матушка, с вами все хорошо? — спросила Эмили.
Августа поспешно смахнула слезы.
— Всего лишь меланхолия при мысли о том, что я потеряю тебя, как и боялась. Но Карнэч будет добр с тобой, если ты дашь ему шанс. Он немного напоминает мне твоего отца — так отчаянно стремится быть ответственным, хотя видно, что он уже на грани амока.
Эмили рассмеялась.
— Матушка, вы не убедите меня полюбить его, намекая на сходство с отцом.
Голос Августы стал резче.
— Пообещай, что попытаешься, Эмили. Пообещай, что не станешь планировать бегство, не дав ему даже поговорить с тобой.
Мать слишком хорошо ее знала. Эмили собиралась сбежать прежде, чем Малкольм сможет ее переубедить. Она уже все обдумала и решила, но искреннее беспокойство в голосе матери не позволяло ей дать подобное обещание и не приложить всех сил к его выполнению.
— Обещаю, — сказала она.
Плечи Августы расслабились.
— Хорошо. Хорошо, — повторила она, словно ее уверенности должно было хватить им обеим.
— Но я не могу обещать, что полюблю его. Так, как вы любили отца.
Августа почти улыбнулась:
— Твое сердце может приятно тебя удивить.
Эмили ничего не сказала, когда мать подошла и погладила ее по волосам. Она вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой — и пожелала остаться такой, не думать о тех изменениях в жизни, которые сейчас обсуждаются в кабинете Малкольма.
Августа улыбнулась, касаясь ладонями ее щек.
— Начинай так, как хочешь продолжить, милая. У тебя доброе сердце, позволь ему это увидеть.
И она вышла. Эмили медленно отпустила спинку стула и осела на пол, не беспокоясь больше об испорченном шелке. Она закрыла голову руками и сосредоточилась на дыхании. Отстранилась от всего — от тепла солнечных лучей на спине, корсета, который сжимал ребра, от выбившейся прядки, которая щекотала шею, от влаги, которая медленно смывала ощущение материнских ладоней с ее щек.
Эмили выдохнула, позволив дыханию остудить свою горячую грудь. В этот миг, свернувшись клубочком на полу замка, что стоял в тысяче миль от дома, она внезапно поняла, что осталась одна. Нет, не в тихом уединении, которого ей иногда так хотелось — в изоляции изгнанницы, которая бредет по диким землям. Мадлен вышла замуж, дружба с Пруденс рухнула по ее вине, она не готова простить Алекса, а мать…
Возможно, матушка не права. Но простит ли ей Августа побег из-под венца?
Вздох превратился во всхлип. Она не хотела оставаться одна, но полностью испортила отношения с очень многими. Матушка говорила, что у Эмили доброе сердце, возможно, это и так. Но доброе сердце в сочетании с плохим характером слишком многое портило. Неважно, какую вину она ощущала после, ни один урок так ничему и не научил ее. И лучше уж не позволять Малкольму на ней жениться. Похоже, он хочет этого, но когда он узнает, что она не станет нужной ему покорной и милой леди, он пожалеет о своем влечении к ней.
Она поднялась, заставила себя вытереть слезы и сесть с прямой спиной на резной стульчик. У нее уже был план. Денег за ее книги будет достаточно для пусть не роскошной, но комфортной жизни, даже если Алекс не даст ей ни пенни из ее приданого. Мадлен уже замужем, Пруденс ее ненавидит, но она наверняка сможет позволить себе уединенную жизнь в собственном коттедже.
Да, будь с ней друзья, будущее не казалось бы таким мрачным. Но лучше уж так, чем сдаться Малкольму и ждать того дня, когда она оступится, будет слишком прямолинейной, слишком умной, слишком саркастичной, слишком независимой, слишком любой для того, чтобы удержать его внимание.