Мед его поцелуев
Шрифт:
— Отпустите, Малкольм, — приказала она.
— Всегда такая требовательная, — ответил Малкольм, откладывая флягу. — Тем приятнее будет слышать, что ты говоришь только «да, Малкольм», как хорошая девочка.
— Зачем я пыталась все исправить? Чем раньше ты отступишься от нашего обручения, тем быстрее я вернусь домой и начну жить своей настоящей жизнью.
Малкольм расслабил пальцы, но Эмили настолько заворожила внезапная тьма в его глазах, что она не торопилась вырваться.
— Так вот каков твой план? Хочешь, чтобы я от тебя устал?
Она напряглась в его руках.
— Ты
— Возможно, я пожалею, что решил сделать тебя хозяйкой, но я никогда не устану от твоего острого язычка, — слова были резкими, но он лишь копировал ее манеру. Однако от следующего замечания у Эмили захватило дух. — И еще мне уже знаком вкус твоих губ. Я не могу обещать, что когда-нибудь устану от него и других удовольствий, которые предлагает твое тело.
Его голос упал до соблазнительного рычания, от которого Эмили потеряла способность к сопротивлению.
— И я поцеловал тебя в библиотеке не под влиянием виски. Я поцеловал тебя потому, что хотел тебя так, что готов был рискнуть чем угодно. Я был дураком, но когда ты была в моих объятиях, я был счастливым дураком.
Эмили внезапно очень четко осознала, что под ее ладонью, которой она пыталась оттолкнуть Малкольма, находится его горячая кожа. И тугие мускулы его рук взяли ее в кольцо, как до того рыцари его рода обнимали леди и хозяек этого замка.
И ничто из этого ее не пугало. Она не ощущала страха, пока не увидела в его глазах серебряного отблеска желания. Но и тогда боялась она не за свою безопасность.
Она боялась забыть о том, что хотела уйти.
— Мне пора спать, милорд, — дрожащим голосом сказала она.
— Я отпущу тебя, если в следующие пять минут ты будешь говорить только «да, Малкольм», — сказал он низким, тщательно контролируемым голосом.
— Мал… — начала она.
— Либо ты говоришь «да, Малкольм», и я тебя отпускаю, либо ты говоришь что-то другое, и я запираю нас обоих в башне на ночь. Ты поняла?
Эмили замолчала. Долгий миг, показавшийся ей вечностью, они смотрели в глаза друг другу. Если она проведет с ним целую ночь, выхода не останется, но, как она и боялась, она уже с трудом помнила, почему ей так важен уход.
— Да, Малкольм, — сказала она наконец.
Малкольм улыбнулся и нагнулся вперед, целуя ее. Его губы оказались горячими и жесткими, и улыбнулись, когда он чуть сменил позу, усаживая ее поудобнее на своих коленях, разворачивая к себе лицом. От яркости прикосновений ее прошило жаром, таким, как в ту ночь, в библиотеке, но сегодня этот жар был темнее, опаснее — и возбуждал еще больше.
На этот раз Эмили, не думая, раздвинула губы, теряя разум в его объятиях. Она ахнула от прикосновения его рта, радость первого касания их языков и жар его губ пронизал Эмили до самого сердца.
Он запустил руку в волосы на затылке девушки, рассыпая шпильки по полу гостиной. Волосы Эмили волной упали ей на плечи. Малкольм перебирал пальцами ее кудряшки, нежно притягивая ее ближе и все больше углубляя поцелуй.
Она
А он, словно прочитав ее мысли, отстранился, и Эмили не смогла сдержать недовольного стона. Малкольм улыбнулся и провел дорожку поцелуев от ее скулы вниз, по шее. Она выгнулась, откликаясь на ласку, и мгновенное недовольство было тут же забыто. А Малкольм опускался все ниже. Но, поцеловав ее в ямку между ключицами, он отстранился снова.
— Хочешь, я расшнурую твое декольте? — спросил он.
Гордость боролась с желанием. Она открыла глаза и встретилась с ним взглядом. Малкольм в тот миг выглядел как Люцифер, предлагающий ей весь мир, подталкивающий к падению.
— Да, Малкольм, — прошептала она.
Его губы снова завладели ее ртом, награждая за послушание, а пальцы нашли шелковую ленту декольте. Он быстро справился с бантом, и платье раскрылось, обнажая тонкую нижнюю сорочку… еще рывок, и она оказалась обнаженной.
Он оторвался от ее губ и залюбовался ее грудью, словно пытаясь запомнить вид. Эмили жарко покраснела, когда он опустил голову. Малкольм начал там же, где остановился, целуя ямку между ключицами, опускаясь ниже, оставляя дорожку жарких влажных поцелуев на кремовой коже. Он сделал круг из поцелуев вокруг ее левой груди, по спирали двинулся ближе к цели, и Эмили выгнулась ему навстречу. Она не просила о том, чего хотела, — умоляло ее тело.
Но как только вся ее суть сосредоточилась в точке их единения, как только она забыла себя в прикосновении его рта, он отстранился и неровно выдохнул.
— Хочешь еще? — хрипло спросил он.
Она не медлила.
— Да, Малкольм, — почти что всхлипнула она.
Он уделил внимание и второй ее груди, целуя, покусывая, посасывая, пока ощущения не подвели ее к самому краю. Эмили запустила пальцы ему в волосы и заставила его поднять голову к новому поцелую.
На этот раз она была агрессором, она жаждала чего-то, что не могла назвать, но что заставляло ее впиваться в его рот, требовать прикосновений его языка. Все ее тело пульсировало, когда она прижималась к Малкольму, не зная, чего хочет, но зная, что он поможет ей это понять.
Не отрываясь от поцелуя, Малкольм помог ей раздвинуть колени так, чтобы ее ноги оказались по обе стороны кресла. Сквозь жар поцелуя, заставлявший ее задыхаться, Эмили ощутила, как его пальцы поднимают подол ее платья, скользят по чулкам и подвязкам. Он поднимался все выше, лаская чувствительную кожу на внутренней стороне ее бедра.
Она судорожно вздохнула. Малкольм остановил руку, от пальцев его расходился пожар.
— Хочешь, чтобы я продолжал? — спросил он.
Она знала, что должна его остановить. Она могла притвориться мученицей первых христиан и сделать вид, что скорее умрет, чем расстанется с добродетелью под напором этого варвара. Но желание, которое он в ней породил, требовало удовлетворения, и когда она ответила «да, Малкольм», в ее голосе звенела страсть, а не покорность.