Мед.ведь.ма
Шрифт:
— Отстань от моей магнитолы! — шикнула Черин, но Вон продолжал переключать. — Оставь… хотя бы эту! Чёрт… — выругалась она и поджала губы. Как же Вон любил её доставать, совсем как маленький! При мне он, в самом деле, так себя вёл редко, а со мной и подавно соблюдал все приличия, не иронизировал, не острил, не раздражал ради смеха. С тех пор, как мы вчера сюда приехали, он мало проводил со мной времени, наверное, боясь перешагнуть грань и вызвать неодобрение Черин. Но иногда совсем не казалось, что он перед ней трепещет.
Мы свернули
— Прекрати, — поймала Черин ладонь Вона, впившись в неё ногтями. Одной рукой она удерживала руль, так что езда не прекращала быть прямой, а второй почти вывернула кузену запястье. Из колонок заиграло фортепиано, умиротворяюще, убаюкивающе, переливчато, вливаясь звучанием в общую картинку нашего пути. Ноты, словно солнечные лучи, прыгали по листве, кружились под колёсами, летя над антрацитовым асфальтом, резвились в волосах Черин, раздуваемых ветром из приоткрытых окон. — Это Ли Рума, я люблю его музыку.
Вон угомонился, отвернувшись к своему окну. Я откинула голову, продолжая наблюдать за пейзажем, тёплым, ещё не знойным, но каким-то истомлённым летом, дремотным, как послеполуденный отдых. Я то прикрывала веки, то открывала, наслаждаясь возможностью созерцать, ничего не предпринимая. Не спросив, как долго нам ехать, я не стала делать этого и сейчас. Уставшая от догонялок и побегов, я вспомнила, что всю жизнь любила путешествия, вот такие, спокойные, неприкаянные, добровольные, мечтала о них, ещё когда жила с бабушкой.
Машина вихляла на поворотах, но плавно, вознося нас в высоты гор, на метры вверх. За задним стеклом внизу оставались силуэты многоэтажек, труб и высоковольток — всех признаков большого населённого пункта. Бетон, сталь, железо, кирпич и черепица сливались серо-глинистой массой, желтеющей под небесным светилом, невыгодно урбанизированной среди лесистых уголков, в которые внедрялось наше авто. Я не стала больше оглядываться, приоткрыв своё окошко на щелку, толщиной в палец, и вдохнула воздух, пахнущий соснами, прелой почвой и первородной свободой, тайна которой прячется где-то в природе, где-то глубоко на поверхности, как любила говорить моя бабушка. Она часто выражалась странно, аллегорично. Вот-вот я встречусь с экстрасенсом. Будет ли у неё что-то от бабушки?
Когда «киа» Черин остановилась, я открыла дверцу и ступила на землю, чтобы удобнее было рассматривать дом, к которому мы приехали. Вон видимо задремал в дороге, потому что замешкался в салоне, потирая глаза. Площадка, на которой мы припарковались,
По сути, передо мной предстало два дома, а не один; с общим двориком, промежутком пространства, разделявшем стены, смотрящие одна на другую. Между ними тянулись бельевые верёвки, стояли тазы на скамейках, коляски, детские лошадки и, вопреки моему стереотипному представлению о бытие экстрасенсов, вдоль построек (а помимо главных зданий ещё тянулись сараюшки и теплицы) носилось с десяток детей, за которыми с лавочек или из окон поглядывали девушки, женщины, бабушки. Мужчин я не видела. На работе? Вон приотстал, морщась не то от визга своры мальчишек и девчонок, не то от затёкшей шеи и спины.
— Идёмте, — позвала нас Черин, начав здороваться со всеми. Ей в ответ тоже кивали и улыбались, на нас поглядывали с любопытством, но никто не подходил. Те, что постарше, в основном были в очень простых платьях или халатах, как настоящие деревенские жительницы. Я когда-то была такой же, не обращающей внимания на то, как забраны волосы, что выпачкана в угле щека. Пока не пришлось жить среди людей, в Баосине, я походила на дикарку. Мао привила мне привычку проверять перед выходом из комнаты свой внешний вид в зеркале.
Перед входом в дом нам уступили две китаянки лет тридцати пяти, нёсшие корзины с овощами. Я заметила, что руки у них сильные и выглядят почти мускулистыми. Хозяйственные дела закаляют похлеще всякого спорта! Черин, знаючи куда идти, скинула быстро ботинки и вела нас вглубь. На дверях комнаты, что оказалась концом маршрута, висели занавески из хрустальных гирлянд. Припоминая какой-то фильм о медиуме, я начала воображать, что сейчас увижу маленький круглый столик, на котором будет стоять круглый оккультный шар, по бокам будут дымиться толстые чёрные свечи, а с полок на присутствующих воззрятся черепа и африканские маски.
Ничего этого не было. Обычный диван и столик, низкий, квадратный, вроде чайного. Напротив, в шкафу, старый телевизор, выключенный в данный момент. Над ним часы, по которым я определила, что ехали мы дольше часа.
— Матушка Му? — позвала Черин. — Мы приехали!
Я уставилась на вход напротив, ведущий ещё куда-то, скорее всего в спальню женщины. Какая она? Сморщенная старуха? Экзальтированная дама со странностями? Чудачка с безуминкой в глазах? Устрашающая гарпия, предпочитающая наводить ужас на посетителей обвитой вокруг руки змеёй? Этого тоже не было. Вышла приятная тётушка лет пятидесяти, с забранными густыми смоляными волосами, аккуратная, ухоженная и пахнущая давно вышедшими из моды духами. Кроме очень сильно подведённых черной тушью глаз в ней не было ничего примечательного.