Медальон двух монашек
Шрифт:
– Как? Вы разве не знаете? Вот ента девка – Марфа Косова, из деревни Терновка Кирсановскова уезда. Прошу любить и жаловать!
– почти издевательским тоном произнес староста Курятников.
– Уж я-то её хорошо знаю! Ишшо с детства. Долго жил с ней в одной деревне. И поведению хорошева ента особа николды не имела. А позавчерась она убила сына управляюшшева в Поганке. Вот так-с! И топерича вся полиция уезда её ишшет!
– Как же так, Маруся?
– прохрипел Потифор, ища ответа. И обреченно заплакал.
– Ты чо, меня омманула?
– Усё правда! И не омманывала
– Марфа замерла, лихорадочно соображая, как быть дальше.
– Маруська, беги!
– этот голос Марфа хорошо помнила еще с детства и мгновенно узнала сейчас, с надеждой бросив взгляд в сторону щели дверей, из которой услышала его.
– Акимка! Но, как он здеся? Бежать, надо бежать!
И её моментально сдернуло с места. Туда, где выбивал в заборе доску Акимка. Как вихрь пронеслась Марфа мимо него, так и не успев ничего ему сказать. К тому же городовые, бросив лежать на земле связанным Потифора, хотели наброситься на сына старосты, но не успели, Обернувшись, Марфа увидела, как Акимка и Никишка, налетевший на него сзади, катаются в пыли дорожной, и побежала к Хопру.
Она слышала топот стучавших сапог городовых за спиной и бежала быстрее ветра. Однако на незнакомом берегу Хопра Марфа на некоторое время заметалась в поисках удачного схода к реке и городовые её почти настигли. Лихорадочно заработали мысли, ища выход.
– Прошшай, Потька! Прошшай, свобода! Нет, я ишшо поборюся!
Именно тогда и прыгнула она с крутого берега вниз, в чистые воды Хопра!
Чем сильно озадачила и старосту и городовых. Когда же они подбежали месту, откуда Марфа прыгнула в реку, никого уже ни в воде, ни на этом, ни на другом берегу не было.
– Утопла дефькя!
– с сожалением произнес один из городовых. Он перекрестился и вытер пот со лба: лезть в воду и искать непутевую девку очень не хотелось. Да и быстрого бега для его тучной фигуры уже с лихвой хватило. Второй городовой, глянув на товарища, мгновенно его понял и поддержал.
– Точно, утопла!
Только Курятников усмехнулся, однако ничего не сказал: зная её деревенские подвиги, он не верил в то, что Марфа могла утонуть. В их речке эта заноза вытворяла такие кренделя, что этот прыжок мог считаться просто забавой. Глянув на ожиревших городовых, решил, что пусть все так и будет. Сейчас его больше интересовала земля Сухининых.
Стражи закона повернулись и пошли к дому Сухининых. Когда же за ними захлопнулась дверь ворот, Курятников оглядел всех домочадцев: Мардарий с Меланьей и детьми сидели на крыльце, обреченно дожидаясь приговора старосты. Никишка прибивал на место доску. Акимки уже не было, а Потифор по-прежнему лежал на земле со связанными руками.
– Та-ак-с, слушай сюды! Потифора Сухинина отправить в армию!
– строго произнес он, мотнув головой городовым, чтобы подняли Потифора с земли.
– А у тобе, Мардарий, весной я заберу четыре с половиной десятины земельки! В обшинный фонд, понял?
Мардарий со слезами на глазах обреченно мотнул головой и вздохнул. Тем временем городовые подняли Потифора с земли и толкнули в сторону ворот.
– По-о-ти-фору-у-шка!
– запричитала Меланья. Слезы рекой теки по её щекам. Она раскинула руки, чтобы проститься с сыном, но Агашка, Авдюшка и Евсюшка еще раньше стрелой метнулись к брату и облепили его, оттеснив городовых. Они плакали, обнимали и целовали на прощание любимого брата. Когда же мать подошла к сыну, они расступились, давая им проститься.
Меланья прижалась к телу первенца без слов: словно в жутком сне вихрем пронеслись все годы его жизни. Но к своему удивлению она обнаружила, что для неё он так и остался тем самым первенцем – маленьким ребенком, с которым ей было так трудно! И вот теперь он уходил. Возможно, навсегда. Перекрестив его, трижды поцеловала и тихо отошла, давая очередь проститься отцу.
Мардарий молча плакал, не стесняясь вытирать слезы рукавом рубахи. Это был его любимый сын. Первый. Опора. Все надежды в жизни он связывал с ним. Честный, прямой. Хороший работник и заботливый брат. На него смело можно было оставлять хозяйство и не бояться, что работу никто не выполнит.
– Никишка? Нет, это балбес с большими запросами. Авдюшка? Посмотрю! Евсюшка? Этот мал!
И мысли его вновь вернулись к старшему сыну.
– Эх, Потифор, Потифор! Ну как же ты так?
Но тут же сам и оправдал его.
– Любовь! Тут ничего не попишешь! А сам-то я каков был? Весь в меня!
Он обнял сына, посмотрел ему в глаза своими, разом потерявшими часть жизни, глазами, поцеловал трижды в щеки и назидательно сказал. – Служи сын своему Отечеству как положено! Чтоб ни я, ни мать не краснели за тебя!
Так и не сказав ему всего того, что хотел, он отстранился, давая возможность городовым исполнить свой долг.
– Эй, слышь!
– Потифор повернул измазанное землей и слезами лицо к одному из городовых.
– Иде она?
– Утопла!
– чуть слышно ответил он и подтолкнул парня к дверям.
Потифор, услышав ответ, опустил голову на грудь и обреченно пошел впереди городового. Лишь один раз он поднял свою большую вихрастую голову, и кулаки его невольно сжались. Никишка юркнул за столб ворот и больше не показывался. Однако и там он услышал слова брата.
– Ежели вернусь, убью!
Городовые, приняв его слова на свой счет, толкнули в спину так, что он чуть не упал, а Курятников, приняв его слова на свой счет, тихо перекрестился и прошептал. – Чтоб ты сдох. Там!
Никишка, увидев, как с братом обошлись городовые, усмехнулся и прошептал ему вслед. – Ох – ха, поживем – увидим! Топерича я старшим над братьями осталси.
Он прекрасно понимал, какие преимущества это давало, а то, что вместе с отправкой старшего брата в армию у них урезались четыре с половиной десятин земли, его волновало мало. Даже наоборот: работать много он не любил.
Когда же Марфа с разбега прыгнула в воду, она быстро погрузилась почти на самое дно, чтобы её не видели сверху. Так она уже делала, когда играла в прятки на реке. С силой, работая руками и ногами, она устремилась вниз по течению, рассчитывая достичь ветельника, далеко склонившегося над рекой.