Медальон двух монашек
Шрифт:
– Ты плавать-то могешь?
– с последней надеждой спросила она, желая спровадить в воду конопушку.
– У – у!
– отрицательно замотала головой та.
– Мало – мало…
– Черт, и чему вы только тута учитеся!
– проворчала Марфа и обреченно полезла в воду: теперь почему-то она уже не сомневалась в том, что видела в ветельнике именно труп женщины.
– Но той ли? Могеть, напрасно лезу в воду?!
Она легко добралась до того места, где видела странный предмет, и довольно хмыкнула, угадав в нем труп женщины. Схватив
Чем ближе подтягивала Марфа труп женщины к зеленому краю берега, тем сильней причитала и плакала девушка. Уставшая и измученная Марфа, теперь нисколько не сомневавшаяся, что это и есть мать девушки. На самом верху она поскользнулась и упала на траву, в последнем рывке вытащив труп наверх.
Хоть Марфа и видела, как Параскева обнимает и целует труп матери, ей в это время было все равно: от смертельной усталости, голода, холода и недавней стычки с городовыми у неё просто не осталось сил, чтобы посочувствовать девушке. Она лежала на спине и безучастно рассматривала листву и кусочки неба. Дрожь колотила её, сотрясая всё тело, заставляя зубы стучать друг о друга.
Постепенно силы начали возвращаться к ней. Посмотрев на бледную Парашу, усмехнулась.
– Вот-вот, подруга. И ты топерича узнаш, как быть сиротой! Ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер!
Но тут её Некто ввернул свой вопрос.
– А, могет, и не сирота она вовсе? Есть, отец, братья, а ты ей помогашь, как последняя дура!
Забурлила кровь в жилах Марфы, заставляя возвращаться к действительности. И, подняв голову, она спросила. – Слышь, подруга, отец, братья, сестры у тебя есть?
Но Параскева отрицательно стала качать головой.
– Знать сирота ты топерича!
– жестко произнесла Марфа: даже сама удивилась, почему именно в таком тоне всё сказала.
– А ведь не хотела! А чо? Пушшай топерича привыкат! Один хрен, скоро так все её называть будут.
Вздохнув, поднялась.
– Ну, чо, подруга, давай поташшим твою мать отседа!
Требовательно спокойный тон её голоса подействовал на конопушку как приказ. И Марфа с удивлением и радостью вдруг обнаружила, что Параша упирается из всех своих сил, помогая тащить мать к себе домой. Трудная работа разогрела Марфу, однако уже у самого края деревни она остановилась.
– Ты чо, Марусь?
– удивилась Параскева: она не знала всего того, что приключилось с её напарницей. По тону её вопроса Марфа еще раз в этом убедилась и решила не рисковать.
– Не могу я иттить в деревню!
– просто ответила она и с удивлением для себя самой честно призналась.
– Полиция меня ишшет! Я в Поганке сына управляюшшева прибила. Сволочь он. Гад ползучий. Снасильничал меня. Вот я и отомстила!
Параскева от удивления даже рот раскрыла.
– Ну, дак ты ж ево за дело!
– принимая сторону подруги, решила она.
– Оне, мужики-то, вона каки паразиты бывают! А ты не боись: у мене схоронисси! Хоть сколь живи!
Параскева, выпустив руку матери из своей, выпрямилась и поднесла ладонь ко лбу, рассматривая каждую деталь в поисках людей на соседних огородах и на своём.
– Вон наша хата!
– она показала на старенькую небольшую саманную постройку на самом краю деревни. Сама хата покосилась и вросла в землю, а сараи были готовы вот-вот развалиться.
– Иди туда. Прячься за плетнем близко к земле. Никто тебя и не увидит!
– А ты?
– вопреки всему Марфа сейчас была рада, что именно её встретила и не поддалась своему внутреннему голосу.
– Топерича я и сама доташшу. Как- нидь!
– вздохнула Параскева и, взяв труп матери под мышки, задним ходом сделала несколько шагов к дому и остановилась, взглянув на всё еще стоявшую на месте Марфу.
– Иди, Маруся! Я тута сама.
И Марфа, согнувшись, юркнула в зеленую ботву картошки. Затем по меже возле плетня направилась к хате. За ней, кряхтя и останавливаясь, тащила труп матери Параскева. Там в сенях и положила её на старый сундук: в хату заносить побоялась, а сени заперла на палку. И не напрасно: громкий стук в дверь испугал их обеих.
– Эй, Парашка, открывай! Ить знаю, ты дома!
– Никишкин голос Марфа узнала сразу же и нащупала рукой железную клюку от печки. И выскочила бы, чтобы отомстить еще одному оскорбителю, да Параскева приложила палец к губам, давая ей знак, чтобы та не шевелилась. Никишка потоптался, потоптался, стукнул еще раз ногой в дверь и крикнул.
– Один хрен, никуды ты от мене не денисси!
Никишка ушел, недовольно ругаясь от ревности.
– Параша, я завтра уйду!
– тихо сказала Марфа.
– Ентот гад меня сразу выдаст! Енто он продал Потьку старосте! Из-за нево Потьку отправили в солдаты!
Параскева ничего ей не ответила, но Марфа всё же заметила, как у хозяйки сжались пальцы в кулаки, а на скулах заиграли желваки.
Перекусив, они попытались уснуть, но из этого ничего не вышло: так и проговорили всю ночь. Долго и обстоятельно рассказывала Марфа подруге всю свою жизнь. И то, как жилось ей одной без матери, как на себе она прочувствовала, что такое безземельная сирота. Как пришлось научиться отбиваться от назойливых мужиков, пожелавших немедленно воспользоваться её беззащитностью.
Параскева сидела и согласно качала головой, понимая без слов свою подругу. Рассвет она встретила с большим огорчением: разом повзрослев от потери матери, теперь она теряла еще и подругу.
Попрощались они на рассвете с первыми петухами. С узелком харчей и крынкой молока, нырнула Марфа в огород к Хопру, чтобы обойти краем Малиновку. Отношение к деревне у Марфы сложилось двоякое: с одной стороны, встретив Параскеву, как соперницу, она нашла в ней самую лучшую подругу. Здесь жила семья Потифора. Здесь оказался и её друг детства Акимка. А с другой стороны, нашлись враги, такие как Никишка и староста Курятников.