Медленный огонь
Шрифт:
ВЕРЗИЛОВ. Нерешаемых вопросов, хе-хе, не бывает. Константин Иванович вернется из командировки… Такие вещи, как понимаете, решаются наверху. Так вы меня, значит, узнали? Телевизор смотрите?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Я у вас интервью брала. Варвара Кобыляцкая, «Открытое общество».
Я была одета иначе, разумеется.
ВЕРЗИЛОВ. Ну что вы… Вам так очень идет… Даже лучше…
КОБЫЛЯЦКАЯ. В здешних туалетах есть преимущества… Где увидишь лидера партии в исподнем? Только в преисподней… Каламбур! А вы представительный мужчина! Спортом занимаетесь?
ВЕРЗИЛОВ.
ищет, куда усадить даму
Предпочел бы принять вас у себя в кабинете…
КОБЫЛЯЦКАЯ. А можно, я на постель присяду… Говорят, у вас в кабинете секретная дверь — а за ней спальня? И вы туда каждую секретаршу?… Мы, журналистки, такие! Нам все надо знать! Садитесь рядом — и давайте болтать! Вот что здесь хорошо — много времени! На том свете вы бы от меня быстро улизнули!
ВЕРЗИЛОВ.
Вообще-то, я интервью не даю…
КОБЫЛЯЦКАЯ.
Пара вопросов, по-дружески. Сюда какими судьбами? Мужчина нестарый… Признайтесь — сами преставились? Или помогли?
ВЕРЗИЛОВ. Не понимаю.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Здесь есть один предприниматель, обаятельный мужчина. Так его заказали. Шесть пуль в голову, я первое время смотреть боялась, а потом привыкла. Шрамы мужчину украшают. Вас тоже заказали?
ВЕРЗИЛОВ. Я, извините, государственный человек… не бандит с большой дороги…
КОБЫЛЯЦКАЯ. Значит, инфаркт. Мужчинам вашей комплекции нервничать нельзя. А со мной вообще дикий случай. Как-нибудь расскажу. Ахнете!
передергивает плечами
ВЕРЗИЛОВ. Сочувствую.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Как раз перед отпуском… Обидно: купила умопомрачительные туалеты… Выброшенные деньги… О чем жалею, это о московских друзьях! Знаете Бабицкую? А Пачикова? Не хватает умных разговоров… Хотя и здесь собрался интересный народ…
ВЕРЗИЛОВ. Народу много? Люди, так понимаю, разные?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Здесь народу больше, чем там. Вообще, мертвых больше, чем живых. Ах, не обращайте внимания на эти слова: мертвый, живой. Просто техническая подробность. Мы быстро привыкаем к этим словечкам. Нас много, да. Но общаемся в пределах своей группы, больше никого не видим.
ВЕРЗИЛОВ. А сколько человек в группе?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Меня одной вам уже мало! Еще одна дама имеется… хорошенькая… госпожу Генкину знаете?
ВЕРЗИЛОВ. Милая моя, ну, откуда же я могу знать госпожу Генкину… сами подумайте! Она, возможно, меня и знает… а помимо этой… как ее… присутствуют и некие мужчины?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Тут строгое деление. Шесть человек в каждой группе. Когда один выбывает, приводят новенького. Вчера от нас банкир ушел. Но я, откровенно говоря, рада. Нехорошо злословить за спиной, но он был невыносим. Лживый, двуличный. К тому же хам. Трусы у него вульгарнейшие. А уж анекдоты! Я, знаете ли, не пионерка, всякое слышала… Нет уж, увольте…
ВЕРЗИЛОВ. И куда ушел банкир?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Забрали.
ВЕРЗИЛОВ. Куда — забрали?
КОБЫЛЯЦКАЯ.
ВЕРЗИЛОВ. Куда?
КОБЫЛЯЦКАЯ. В геенну огненную. Где вечный плач, как говорят, и скрежет зубовный. Это по слухам.
ВЕРЗИЛОВ. Вот так, просто, пришли — и забрали?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Он, конечно, идти не хотел, вырывался.
ВЕРЗИЛОВ. Но это произвол! Как так? Почему в геенну? Без суда! Вы должны заявить протест!
КОБЫЛЯЦКАЯ. Кому?
ВЕРЗИЛОВ. Все-таки не тридцать седьмой год, чтобы так вот, без суда… Надо же… А надолго банкира… ээээ… в геенну?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Навечно. Горит и не сгорает. Мы даже видели, как он горит, нам в окошечко показали. Весь черный, кожа лопнула, жир течет… глаза вылупил. Язык вывалил, вот такой язычина… Как пошутил один из наших: в несгораемом шкафу хранят деньги, а в аду хранят несгораемых банкиров.
ВЕРЗИЛОВ. Я дело иначе представлял… Значит, вы сидите в комнате, разговариваете… Две дамы… мужчины…
КОБЫЛЯЦКАЯ. Приятное, поверьте, общество! Потом одного из нас вызывают…
ВЕРЗИЛОВ. А по какому принципу выбирают? Звонок сверху?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Тут свои правила…
ВЕРЗИЛОВ. Где-то слышал, что в аду девять кругов. В каждом кругу — свой грех… А оказывается, все вперемешку? Кстати… вас сюда за что?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Сама удивляюсь. Не убивала, не грабила. Родителей почитала. Невиновна, ваша честь!
ВЕРЗИЛОВ. Может, прелюбодеяние?
КОБЫЛЯЦКАЯ. Что такое в наши дни прелюбодеяние? Ах… вы о моем несчастном печальном романе… о котором знала вся столица… Который надоел всем, мне в первую очередь… У Зяблова имелась законная супруга, хотите сказать? Но мы же не прятались! И супруга была в курсе! Ее, по-моему, все устраивало… Скажите, а ваша супруга выражала беспокойство? Не для печати! Просто по-дружески интересуюсь…
ВЕРЗИЛОВ. Простите, не понимаю… У моей жены не было оснований для беспокойства…
КОБЫЛЯЦКАЯ. А сейчас, наверное, волнуется! Должно быть, в милицию звонит: где мой муж? Куда муж делся? А, может быть, закрылась в спальне и плачет, плачет… Дорогой сервиз разбила… У вас есть дорогой сервиз? Ах, наша женская доля… А когда вы бюджет пилили — это я не для печати! — она не волновалась?
ВЕРЗИЛОВ. Если на то пошло, мои провинности, как и ваши, — смехотворны: никто не жаловался… Вы, журналисты, мастера выдумывать. Кому адюльтер припишут, кому миллионы.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Мне адюльтер приписали. Если хотите знать, я погибла из-за своего целомудрия… Рассталась с Зябловым… Случайные встречи… Бесконечная ложь мужчин… Решила удовлетворять себя сама — купила электрический вибратор… Китайская продукция… в первый же вечер — разряд тока…
Входит предприниматель Холодец. Он в трусах, в пижамной куртке, в шлепанцах. Под мышкой держит свою собственную голову — на голове поперек лба пулевые отверстия. Присаживается. Голову держит на коленях. Когда Холодец говорит, голова раскрывает рот.