Медсестра
Шрифт:
— Почему двумя?
— Слово «Виктор», «Виктория», «победа» начинается с латинского V, две палочки, два залпа...
— Эй, папа Миша! — закричал снизу Филипп. — Где наша красавица служанка? Я хочу, чтоб она постелила мне постель!
Мишель вздрогнул, напрягся, нахмурился:
— Вот негодяй, уже напился!
— Эй, папа Миша! — снова проорал Филипп.
— Посиди здесь!
Мсье Лакомб выехал из спальни, остановившись на небольшом балконе, выглянул вниз. Сын, голый по пояс, с бутылкой коньяка в руке стоял посредине гостиной.
— Чего тебе? — заговорил с ним отец по-французски.
— В этом доме есть слуги или служанки?
— В этом Доме нет слуг и служанок! Я советую тебе идти спать!
— Сегодня Рождество; я хочу веселиться!
— Поезжай в Лион! Там найдешь веселье!
— Ты меня гонишь?
— Если не уважаешь порядки этого дома, лучше уезжай!
—Ты хороший отец, папа Миша! — скривив тонкие губы, усмехнулся Филипп. — Bonne nuit, papa!
Он махнул рукой и, пошатываясь, двинулся в свою комнату. Мсье Лакомб въехал в спальню.
— Не знаю, стоит ли тебе покидать меня, — с тревогой пробормотал он. — Может быть, побудешь здесь.
— Вы боитесь, что он обидит меня?
Мишель кивнул.
— Я не робкого десятка, — рассмеялась она. —
Могу так треснуть, что мало не покажется!
Алена поднялась.
— Я устала и на ходу засыпаю! — солгала она.
Мсье Лакомб с грустью кивнул.
— Помочь вам раздеться?
— Нет-нет, я сам.
— Bonne riuit!
— Bonne riuit! Под твоей елочкой, Росо-маха, стоит сапожок, — неожиданно добавил Лакомб, — когда придешь, загляни в него!
Она недоумевала. Неужели Мишель приготовил еще один сюрприз? Алена заспешила, спустилась на второй этаж, где. находилась ее спальня с окном в сад, догадываясь, что и в новогоднем сапожке должно быть спрятано также что-то необычное.
«Да, он серьезно за меня взялся! — усмехнулась она про себя. — Разве можно бедную русскую девушку так баловать? Она, чего доброго, возомнит, что уже не Золушка, а настоящая принцесса, но об этом думать нельзя, Нельзя! Если б Виктор был на месте Мишеля, я сама бы, не раздумывая, бросилась ему на шею!»
Ей вдруг пришло в голову, что и здесь, во Франции, рядом с нею опять двое мужчин, к ней неравнодушных, потому что и Виктор посматривал на нее с явной влюбленностью. Что задумала судьба, какую каверзу приготовила? Дома бы наверняка сходила к экстрасенсу или колдунье, ибо ее настигает тот же рок, она кожей это чувствует.
Занятая этими мыслями, Алена зашла к себе в комнату, но кто-то напал на нее сзади она почувствовала сладковатый запах хлороформа, голова закружилась, и сиделка на миг потеряла сознание! Очнулась от того, что ее насиловали. Филипп, видимо, рассчитывал
все сделать до той минуты, как бывшая медсестра придет в себя, но сказалась работа в больнице, привычка к такого рода препаратам. Она хотела сбросить его, но он приставил нож к горлу:
— Тихо! Рождественские сладости — это твой подарок мне, русская шлюха! Ты же счастлива, когда на тебе мужик гарцует? Ну заводись, начинай стонать!
Она молчала, как чугунная статуя. Парижанин выдохся и отвалился, так ничего и не сделав. Она выхватипа у него нож и с силой отшвырнула негодяя в сторону. Сынок хозяина отлетел к стене, ударился головой и затих. Алена, вскочив, пнула его ногой в живот, подхватила под мышки и потащила. В его спальне бросила на пол. С силой пнула ногой в пах. Филипп застонал от боли.
— Чтоб у тебя все отсохло, гаденыш!
Она вернулась к себе, не выдержала и разревелась. Так радостно начинался вечер, а эта мразь все испортила. Алена спустилась в душ, зажгла газ для нагрева воды и долго терла себя мыльной мочалкой. Вымывшись, вернулась к себе и легла в постель. Но заснуть не удавалось. Ее сотрясал озноб, подавить который она не могла.
К снотворному она раньше никогда не прибегала, а будить Мишеля и просить у него было неудобно. Он расстроится, рассорится с сыном, а это ни к чему. Потом ее же обвинят в том, что она расколола семью.
«Надо выпить», — неожиданно сообразила Алена.
Она вспомнила, что в баре гостиной перед началом вечера стояло несколько бутылок коньяка. Открыли только одну, но пил лишь Филипп, Виктор едва пригубил. Поднялась, набросила теплый халат, прошла в гостиную, отыскала бутылку, налила полстакана и выпила. Когда прошло жжение во рту, она сразу же ощутила приятную теплоту, разливающуюся в груди. Двинулась обратно, но вдруг развернулась, ворвалась
в спальню Филиппа. Тот, постанывая, сидел на кровати. Увидев ее, в страхе откинулся назад, но Алена, как заправский боксер, с маху врезала ему кулаком в челюсть, впечатав его в стену. Брызнула кровь.
— Не надо, я умоляю тебя! — взвизгнул он.
Она побоялась, что проснется Мишель, и опустила руку.
— Чтоб к утру, когда я проснусь, тебя здесь не было...
— Это мой дом, шлюха!
Она ударила его еще раз. Схватила, притянула к себе.
— Или я тебя придушу, мразь! — прошипела она ему в лицо.
Развернулась и вышла, громко хлопнув дверью. Добралась до остывшей постели; легла, свернувшись калачиком, как когда-то любил спать Кузовлев. Однако коньяк не действовал. Наоборот, Алена словно отрезвела. И ничего, кроме ясной трезвости и холодной пустоты в душе.
Проснувшись утром от болтовни Анри и Стефана, поднялась, набросила халат, прошла в спальню Филиппа, ногой распахнув дверь, и готовая выбросить его из окна. Но Филиппа в комнате не было. Она вернулась к себе, открыла форточку, чтобы глотнуть свежего воздуха.
— Да, дороги ужасные, — вздыхал обстоятельный Анри. — На ногах не устоишь!
Ее взгляд упал на красный сапожок, спрятанный под елочкой, и она вдруг вспомнила загадочную просьбу Мишеля. Подошла, запустила руку и достала красивые швейцарские часы с серебряным браслетиком. Они тикали и показывали половину восьмого.