Медсестра
Шрифт:
Алена подбежала к нему, присела рядом:
_ Что-то случилось?
— Ничего не мог сделать, опухоль такая, что смотреть было страшно. Сплошные метастазы, живого места на печени нет. Этот рак такая страшная вещь... Страшнее не бывает! Мы зашили, а он через час умер. От разрыва сердечной аорты. Ты представляешь?.. — Он вздохнул и снова закрыл глаза. — Когда я ощущаю свою беспомощность, мне становится плохо и хочется кричать!
— Ты же не Господь Бог!
Кто это тебе сказал?
– Что?
— Что я не Господь
— Ну как? Он оживлял мертвых...
— Я тоже. И не раз, кстати!
У него был нимб!
— У меня тоже. Только не виден.
— Ну хватит спорить на глупые темы! — рассердилась она. — Я не люблю!
— Это не глупые темы. И я не спорю. Просто стараюсь убедить тебя в одной истине. Что с матерью?
– Температура спала, но вид у нее жуткий, лицо отечное с желтоватым оттенком...
— С каким, ты сказала, оттенком? — Хирург вдруг поднялся, сел на кушетке, задумался.
— С желтоватым.
— Ты спрашивала, что у нее болит?
—- Так простыла же...
— У простуды совсем другой цвет лица. Это не простуда!
— Она все время за живот держалась.
— То-то и чую, что за живот! — подскочив, вдруг воскликнул он. — Вот дьявол! Это же отравление!
Он подскочил, схватил с вешалки куртку, выскочил во двор, но там, как назло, не было ни одной «скорой». Алену вызвали на перевязку.
— Иди на перевязку, а я возьму чемоданчик и побегу пешком! Почему я утром не зашёл?!
– Я тебе сама сказала, чтобы ты подождал во дворе, — напомнила Алена.
— Выслушай женщину— и сделай наоборот. Я побежал!
Он зашел к терапевту, взял необходимый набор лекарств и двинулся к будущей теще. Чтобы срезать путь, Станислав Сергеевич двинулся через низкую ложбину. К счастью, дожди прекратились, а по ночам уже крепко подмораживало, и тропинка затвердела. Он почти бежал, продолжая проклинать себя за то, что не зашел утром. Когда Алена сказала, что мать заболела, надо было зайти, проверить пульс и по визуальным признакам поставить предварительный диагноз. Торопясь, он смотрел под ноги, на кочки и выбоины, потому что сломать ногу на такой дорожке пара пустяков.
Кто-то шел ему навстречу, но Кузовлев не обратил на это внимания, потому что через ложбину ходили многие, однако, когда до встречи с незнакомцем оставалось несколько метров, хирург поднял голову и остолбенел. Перед ним в рыбацкой робе с капюшоном стоял Грабов. Но испуг длился всего несколько секунд. Вскоре он прошел, и Станислав Сергеевич даже усмехнулся:
— Вы что, следите за мной?
— Вроде того.
— Я рад за вас, вы делаете это неплохо.
Петр не ответил. Его потемневшее лицо почти ничего не выражало. Лишь потухшие черные глаза смотрели в одну точку, и во всем теле ощущалась странная скованность.
— Но я сегодня не намерен с вами долго разговаривать. Аграфена Петровна заболела, и мне надо идти к ней!
— Ты дурак... — обронил Грабов.
— Вот и хорошо! Но на эту тему поговорим в следующий раз!
Станислав Сергеевич сошел с дорожки, обогнул рыбака и двинулся дальше.
— Подожди! — раздался за спиной его хриплый голос.
Кузовлев обернулся.
— Ну что, что?! — возмущенно произнес хирург. — Я же сказал: меня ждет больная...
Он неожиданно осекся, увидев в руке Грабова охотничий нож с костяной ручкой.
— Я тебя предупреждал, доктор. — странным образом растягивая слова, проговорил он.
— И что?
— Меня за придурка, болтуна посчитал?
На стянутом, как резиновая маска, лице бывшего спецназовца промелькнуло некое подобие улыбки.
— Неважно, кем я тебя считаю, — выдохнув накопившийся за эти секунды страх, гордо проговорил хирург. — Она все равно к тебе не вернется. Никогда!
Лицо Петра потемнело, черные глазки вспыхнули, и он был уже не в силах затормозить свой бросок. Нож вошел точно в сердце. Чемоданчик выпал из рук, раскрылся, лекарства высыпались на дорожку. У Станислава Сергеевича удивленно расширились глаза, он секунду еще держался на ногах, после чего упал на спину, разбив в кровь затылок, но смерть наступила за секунду до падения.
Грабов помедлил, подошел к убитому, равнодушно взглянул на него, словно желая удостовериться, жив тот или мертв. Потом потянулся за ножом, но в последний миг передумал и двинулся в обратную сторону от больницы.
Еще через мгновение в воздухе замелькали первые белые мухи; Они медленно опускались в широко открытые, остекленевшие глаза хирурга и быстро таяли.
...Нежнова закончила перевязку, отобрала у Риммы дочь, которой та на ободранной кукле показывала,как надо накладывать шину и перевязку при переломе.
— Моя Катька медсестрой никогда не будет! — взвилась Алена.
— Подумаешь, царица Савская! — фыркнула дурнушка, выходя из ординаторской.
— Па-па, — вдруг отчетливо в наступившей тишине проговорила Катька, и молодая мать вздрогнула: это было первое слово, которое дочь сама произнесла вслух и, помедлив, уже громко повторила: — Па-па!
— Папа скоро придет, он ушел к бабушке! — обрадовалась Алена. — Наш папочка скоро вернется, мы вместе пойдем домой и снова устроим праздник!
Заглянул Семушкин, увидел Катьку, радостно загугукал, потащил их обеих к себе в кабинет, усадил Катерину на мягкий диван, дал ей шоколадную конфету, игрушки, чтобы ее занять, поинтересовался, где, Кузовлев. Алена объяснила.
– Да, Станислав Сергеевич прав, похоже на отравление! А мне все твой Грабов не дает покоя!— не выдержав, вздохнул главврач. — Я был у него вчера, пробовал урезонить Анику-воина...
Нежнова вмиг нахмурилась, поняв, о чем пойдет речь, помрачнела, но Дмитрий Дмитриевич тотчас замахал руками: