Медсестра
Шрифт:
Алену встречала и привезла на виллу Даниэль, подруга сына, тот, обидевшись на странный выбор отца, даже не появился. Мишель, проявляя деликатность, не решился сразу отказать русской, какой-нибудь повод для замены сам сыщется, подумал он, но вдруг несколько дней назад обнаружил тот светящийся ореол и возликовал. Это был живой свет, проникающий изнутри, из ее тела, и Мишель так обрадовался
этому, словно перед ним живой предстала Мария Магдалина или Жанна д’Арк.
— Колетт сказала, что у нас сегодня на обед луковый суп и тушеная крольчатина со спаржей, — весело объявила Алена, убирая со стола.
— Посиди со мной,, — смущаясь, попросил мсье Лакомб.
Алена отставила в сторону грязные чашки и послушно присела за стол.
— Колетт замечательно готовит луковый суп, — помолчав, обронил мсье Лакомб. — Ее мой отец научил .
– А ваши родители живы?
Мишель напрягся и как-то странно взглянул на нее, не сразу ответив.
— Они погибли.
— Простите, я не знала. — Алена вспыхнула, покраснела , его словно обдало жаркой волной, вырвавшейся из её крепкого тела.
— Мы неслись зимой из Парижа, очень спешили сюда на Рождество, — помолчав, вдруг стал рассказывать он.
– Еще утром хотеть выехать, когда светло, но у всех звонки, ах, ох, подарки, магазины, все спешат , дайте мне срочно! Паризьен, люди Парижа бестолковые, нет, беспечные, вот как! Они все оставляют на последний день, а когда все на последний день, то бедные продавальщики...
Продавцы, — поправила хозяина Алена;
– Да, продавцы, они не могут со всеми быстро управляться. Мы поздно задержали, ехали тоже быстро. Я, отец, мать, в одной машине... Авария произошла здесь, недалеко...
— Извините...
— Ничего. А Фанни, жена, поехала поездом и спаслась. Только потом мы разбежались — так? — Он грустно улыбнулся.
— Можно и так сказать.
Он умолк. Она тоже не решалась заговорить, боясь потревожить погруженного в воспоминания Мишеля.
— А Ты тоже ходила за мужа?
— Да, я писала об этом в анкете.
— Зачем анкета? Я не для анкеты, мне просто интересно для себя,— смутился Лакомб. — Мы с Фанни увиделись в одном парижском кафе. Она была... как это сказать... пьяна, так?
2
Она помнила ту ночь, словно все случилось вчера. Желтый фонарь под жестяным колпаком с резким и царапающим слух скрипом болтался из стороны в сторону на деревянном столбе от резких порывов ветра, и всполохи желтого света, врываясь в окно,
стремительно пробегали по лицу и белым стенам. Алена Нежнова сердито морщилась, отмахиваясь от них, но через несколько секунд все повторялось: Можно было прилечь на жесткую кушетку, но за ширмой спал хирург Кузовлев, с кем медсестра обычно дежурила; и она охраняла его сон.
Станислав Сергеевич два часа назад закончил третью, сложнейшую операцию за день, и Алена в приказном порядке уложила его до первой оказии. Подменить единственного хирурга было некем, а во время путины администрация поселка требовала и ночных дежурств, поскольку рыболовецкие бригады работали круглосуточно и всякое могло у рыбаков случиться. Второй хирург, однокашник Кузовлёва Миркин, из поселковой больницы сбежал пол года назад., Станислав Сергеевич же, как ни странно, остался, и все гадали, когда и он даст деру. Потому что Заонежье — обыкновенная дыра, здесь все живут рыбой, ею кормятся, из-за нее и ссорятся, одна чайная, вечерами с ценами парижского «Максима», один замызганный Дом культуры со сталинскими колоннами, консервный завод по переработке рыбы, чудом уцелевший, оставшийся как памятник райпотребкооперации, и быткомбинат. Для молодого,, двадцатипятилетнего врача, выросшего в Москве, прижиться в Заонежье само по себе-уже чудно, и все этому удивлялись, не понимая, что его тут держит, поскольку и зарплата в райбольнице до смешного низкая.
Алена сидела под лампой, читала душещипательный роман "Ночи страстной любви», повествующий
о нежных чувствах неистового Армандо и белокурой Терезии. К счастью, по ночам медиков редко кто беспокоил. В Заонежье дрались обычно по выходным, когда напивались до одури и начинали вместо физзарядки молотить друг друга. Вот тогда Алена с Кузовлёвым трудились без передышки до утра, обычные же
дни дежурства даже в период путины проходили спокойно.
Когда кто-то в поселке умирал, то на вопрос: почему «скорую» не вызвали или до больницы не добежали? — отвечали однозначно: «Так надеялись, что отлежится. Чего же вас беспокоить?» Да и телефоны в Заонежье имело лишь начальство и трое ветеранов Великой Отечественной, непонято как уцелевших во всеобщей разрухе последних лет.
Даже«новых русских» в Заонежъе увидели только в середине девяностых. Когда первый из них приехал на шестисотом «мерседесе» в поселок, все сбежались на него поглазеть, потому что анекдотов слышали много, а вот видеть не приходилось. Прибежали еще и потому, что ожидали раздачи бутылок с водкой. Многие слышали, что «новые русские» всегда возят в багажнике ящика по два и всем бесплатно раздают. Но с водкой заонежцы просчитались, а потому интерес к приезжим быстро угас. Однако, когда толстосумы посягнули на святая святых заонежцев — рыболовецкую артель и рыбозавод, пытаясь все это перевести в свою «ООО», мужики словно очнулись, похватали батоги, изничтожив вдребезги два «мерседеса» , три «БМВ» и прогнав наглых покупателей. Те драпали, только пятки сверкали.
Из города примчался следователь УВД, намереваясь найти зачинщиков бунта и требуя возместить двести тысяч долларов за причиненный бизнесменам ущерб, но все заонежцы разом и дружно оглохли и ослепли. Оказалось, что иикто ничего не видел и не слышал. Даже начальство пожимало плечами. Один признался, что сидел в ДК, оберегая гостей, другой-принял вечером лишнего и все забыл — такой у него оказался склад организма, третий еще раньше умчался смотреть хоккей, милиционеры. оказывается, играли на втором этаже Дома культуры в шахматы, а
когда их позвали, то они обнаружили только малолетних пацанов, и вдребезги разбитые иномарки.
Следователь три дня бился со всеобщей глухотой и слепотой, внезапно постигшей Заонежье, но так и не нашел ни одного свидетеля.
— Так что ж выходит, финны из леса понабежали, расколотили пять иномарок да скрылись? — отчаявшись чего-либо добиться, весь багровый от ярости, возопил он.
— А что, может быть и такое, — неожиданно высказался глава поселковой администрации Ефим Матвеевич Конюхов, в прошлом бригадир рыболовецкой артели. — Помните, в девяносто шестом вроде к нам трое финнов нечаянно забрело. Сбились с дороги, заблудились в лесу, случайно перешли границу...
— Да, точно, в середине девяностых! В августе, — подтвердил заместитель Конюхова Родион Ермолаевич, бывший рыбинспектор. — Только они еще на
воздушном шаре прилетели.
— Да какой шар? Пешком протопали, охотники же! — горячо возразил глава. — Один из них, Ярко Виноне, мне еще винчестер подарил, а я ему свою тулку!
— Нет, Ермолаич прав, то на шаре! — вступился за зама директор рыбозавода Гребенкин, присутствовавший на встрече со следователем. — Они нас над озером прокатили, а потом мой младший, Антон, при высадке ногу сломал!