Медвежатник фарта не упустит

Сухов Евгений Евгеньевич

Жива.

Главное, что Елизавета была живой!

До самого вечера он ходил кругами вокруг этого Набоковского дома, сам не зная зачем, доколе, верно, не примелькался чехословацкому патрулю.

И чего это хорошо одетый человек мечется с улицы Гоголевской на Грузинскую и обратно? Он что-то потерял или кого-то ждет?

Когда патруль направился явно в его сторону, Савелий, от греха, двинулся в противоположную сторону.

— Стой! — крикнули патрульные и клацкнули затворами винтовок.

Савелий припустил что есть мочи, перемахнул какой-то забор и, пометавшись возле большого красивого здания, залез по лестнице на его чердак под куполообразной стеклянной крышей. Увидев в неясном вечернем свете короба с опилками, он зарылся в один из них и прислушался. Было тихо. Кажется, он задремал, но потом вдруг очнулся от предчувствия, что на чердаке есть кто-то еще. Он прислушался, и через какое-то время его обостренный слух уловил мерное дыхание. Тихо, стараясь не производить даже шороха, Савелий встал со своей лежанки и пошел на чужое дыхание. Скоро он увидел спящего человека, наполовину зарывшегося в опилки. Он подошел ближе, присел, вглядываясь в лицо спящего.

Нет, он узнал его не сразу. Слишком изменился его старый знакомый. Плешь обратилась в совершенную лысину, нос ввалился…

Человек вдруг открыл глаза. Долго смотрел на него, явно не узнавая. И Савелий решил не дожидаться, покуда тот его признает, спросил:

— Не узнаете, господин пристав? Простите, товарищ старший следователь Губернского чека. — Глаза Родионова светились недобрым огнем. — Вижу, не узнаете. Похоже, не очень у вас с памятью… — Тон его сделался мягким и зловещим одновременно. — Тогда разрешите вам напомнить: меня зовут Савелий Николаевич Родионов. Ну что, припоминаете, господин… прошу прощения, товарищ Херувимов?

Бывший пристав попытался было подняться, чтобы убежать, но Савелий ударом кулака опрокинул его в опилки.

— Ну что, вспомнили? — повторил он свой вопрос.

Херувимов, утерев с губы кровь, моргал глазами и молчал. Верно, раздумывал. Да и что ему говорить?

— Так вспомнил ты меня или нет? — тряханул Родионов плечо отставного пристава так, что у того из стороны в сторону голова мотнулась, как у куклы. — Отвечай, сволочь.

— Вспомнил, — одними губами ответил Херувимов.

— Не слышу! — гаркнул Савелий.

— Вспомнил, — уже громче повторил следователь.

— Ну, а теперь рассказывай.

Глава 28. ОН НЕ ДОТЯНЕТ!

— Простите, товарищи, с вами случайно нет врача? — переминаясь с ноги на ногу, спросил адъюнкт, вытирая ветошью, как и положено машинисту, руки. По крайней мере, так считал сам химик.

— А что такое? — спросил Лацис, цепко осматривая адъюнкта с ног до головы и хмурясь.

— Моего помощника ранило, — ответил, прямо глядя в глаза председателю Губчека, химик. — Осколком гранаты.

— Вероника Ароновна! — позвал Мартин Янович, не отпуская взглядом несостоявшегося профессора, исполняющего в данный момент роль машиниста поезда. — Подойдите к нам.

Брауде, бросив папиросу на землю и прижав ее носком ботика, подошла к своему шефу.

— Вот, — Лацис наконец перевел взгляд с адъюнкта на свою помощницу и заместителя, — товарищ машинист просит нашей помощи. У него помощника ранило осколком гранаты. Вы ведь обучались на женских медицинских курсах?

— Какое-то время, — ответила Вероника Ароновна.

— Значит, знаете, как накладывать повязки, останавливать кровь и прочее?

— Ну, да…

— Сходите, пожалуйста, вот, с товарищем, посмотрите, что там. И доложите потом мне.

— Слушаюсь.

Они с химиком прошли к паровозу. Адъюнкт помог Брауде взобраться в кабину и поразился бледности лица Мамая. Смуглый от природы, теперь он был похож на никогда не видевшего солнца старого затворника.

— Отойдите, — почти оттолкнула она плечом электрического мастера, стоявшего возле Мамая. — Ну, что тут у нас?

Брауде наклонилась над Мамаем и отняла его руку от раны. Затем, четкими выверенными движениями пальцев ощупала рану, качнула головой и, взяв руку Мамая, положила ее на окровавленную тряпицу.

— Держите крепче, — сказала она ему строго и добавила уже мягче: — Как можно крепче. Сможете?

Мамай кивнул. Брауде вытерла о тряпицу, предложенную электрическим мастером, запачканные в крови руки и нашла взглядом химика.

— Помогите мне.

Адъюнкт, придерживая за руку, помог ей спуститься с паровоза. Затем спрыгнул следом.

— Ну, что скажете? — спросил химик, когда они отошли на несколько саженей от паровоза.

— Ваш товарищ очень тяжело ранен, — не сразу ответила Брауде.

— И что делать? — растерянно произнес адъюнкт. — Может, в какую больницу его определить?

— Где вы здесь видите больницу? — обвела взглядом полустанок Вероника Ароновна. — Больница есть только в Свияжске. Но я сомневаюсь, что он до нее дотянет.

Она остановилась и посмотрела в глаза химику.

— У вашего товарища задета печень, — тихо сказала Брауде. — Мне уже приходилось сталкиваться с подобного рода ранениями. Он проживет еще от силы минут двадцать. А если тронуть осколок, и того меньше. Ему уже ничем нельзя помочь.

Брауде достала из кармана портсигар, взяла папиросу, глубоко затянулась.

— Вы сможете ехать дальше?

— Да, — машинально ответил помрачневший адъюнкт.

— Тогда… желаю удачи.

Вероника Ароновна круто повернулась и пошла, не оглядываясь, к вагонам.

* * *

Золото из автомобиля Бочкова погрузили быстро. Покурили возле вагонов, поговорили о всяком-разном и засобирались далее. Перед тем как рассаживаться по вагонам, товарищ Лацис, переговорив с Брауде, подозвал двух латышских стрелков из личной охраны и велел им сесть к машинистам.