Медвежатник
Шрифт:
Елизавета достала из сумочки пахитоску, небрежно помяла ее пальцами и закурила, что с ней случалось крайне редко. Повернувшись в сторону, она пустила узкую струйку дыма.
На Елизавету обращали внимание. Даже сквозь глухое длинное платье, сумевшее спрятать большую часть ее женских достоинств, зазывно кричала сексуальность, требуя немедленного удовлетворения. Казалось, что подобный призыв ощущали все присутствующие и, подобно самцам, услышавшим громкий призывный щебет готовой к оплодотворению самки, поворачивали головы в сторону Елизаветы. Она не могла не ощущать на себе мужские взгляды хотя бы потому,
— Раньше ты этого не говорила, — улыбнувшись, отозвался Савелий, все еще надеясь перевести разговор в шутку.
— Все верно. Раньше и я была другой. Что поделаешь, мы меняемся и далеко не в самую лучшую сторону.
— На тебя смотрят мужчины. Ты умеешь нравиться!
— Для меня это не новость, — равнодушно произнесла Елизавета.
— А мне очень приятно осознавать, что такая эффектная женщина принадлежит мне.
Длинная тонкая папироса в ее руках напоминала дирижерскую палочку, и мужчины, как хор гимназистов младших классов, реагировали на малейшее покачивание — с интересом вытягивали шеи.
— Для меня это не является открытием. Так что же ты мне можешь сказать?
— Лиза, — Савелий сжал ее тонкие пальцы, но она, подобно скользкой ящерице, умело освободилась от ласки. — У нас складывается все очень замечательно. Зачем рушить то, что надо сберечь? Ты усложняешь наши отношения. Давай ко всему относиться просто.
— Для меня это уже невозможно, Савелий. — Елизавета аккуратно стряхнула пепел на край блюдечка. — Ты рассуждаешь очень просто, впрочем, как и всякий мужчина. У тебя есть женщина, к которой ты всегда можешь прийти и которая, как ты знаешь, никогда не выставит тебя за порог. Но я устала от всего этого, мне нужна определенность. Я не из тех женщин, которые говорят своим мужчинам: главное — мы сейчас вместе, а что будет потом — совершенно не важно.
Рука Елизаветы слегка дрогнула, и серый пепел упал поверх крупных зерен белужьей икры.
— Елизавета, — Савелий предпринял очередную попытку и кончиками пальцев тронул ее руку. — Разве нам вместе было плохо?
В этот раз рука оставалась неподвижной.
— Нет. За каждый день, проведенный вместе, я благодарна судьбе.
— Тронут. Не ожидал. Но как ты будешь жить? У тебя нет средств к существованию.
Неожиданно Елизавета улыбнулась:
— Спасибо за заботу, уже есть.
Елизавета неожиданно ткнула с силой папиросу в блюдце — надломившийся бок просыпался темно-желтым табаком.
— Мне пора, — решительно поднялась Елизавета. — И Бога ради, не провожай меня, это ни к чему, — решительно произнесла она и уже мягче, слегка виновато, добавила: — Спасибо за то, что ты был у меня.
И неторопливой волнующей походкой, собрав букет самых восторженных взглядов, под медленный цыганский романс покинула зал.
Даже после ухода Елизаветы у Савелия не возникло ощущения, что они расстались навсегда. И только когда он вернулся домой и его с виноватой улыбкой встретил Мамай, он в полной мере осознал горечь утраты.
Новая встреча произошла только через два месяца в Париже, в небольшом ресторанчике на левом берегу Сены. Может, оттого, что
Самое ужасное, что Елизавета была не одна. Рядом сидел юный буржуа, который взирал на свою спутницу с восхищением дремучего человека, впервые увидевшего летательный аппарат. По выражению его лица было ясно, что он напрочь отвергал мысль о том, что Елизавета, так же как и все остальные женщины, создана творцом из плоти, и всерьез полагал, что под черным бальным платьем у нее прячутся крылышки ангела.
Ресницы Елизаветы лишь слегка дрогнули, когда она наконец признала в молодом человеке, сидящем в самом углу зала наедине с бутылкой вина, Савелия, и вновь ее лицо непроницаемо застыло, как будто неведомый мастер наложил на него толстый слой гипса.
Буржуа что-то весело рассказывал и без конца смеялся — и в результате сумел-таки выжать из Елизаветы лишь скупую улыбку. Но даже этого ему вполне хватило, чтобы предаться щенячьему восторгу.
Савелий искал предлог, чтобы переговорить с Елизаветой наедине, но все его воображение улетучилось, и он, полагаясь на волю случая, решил сидеть в ресторане до конца.
Неожиданно Елизавета оборвала поток красноречия юного ухажера.
— Извините меня, Макс, но мне нужно поговорить с тем человеком, — показала Елизавета глазами в сторону Савелия. — И прошу вас, не ревнуйте, здесь нет ничего серьезного.
Елизавета поднялась и решительным шагом направилась в сторону Родионова. Савелий поймал на себе ревнивый, почти ненавидящий взгляд молодчика и с доброжелательной улыбкой приподнял рюмку с вином в знак приветствия. Боже мой, кажется, еще вчера он был такой же молодой и глупый. И отказ женщины воспринимал как личную драму.
Взгляд Макса вдруг неожиданно увял, будто он заглотил сразу пять лимонов.
— Здравствуй! — проговорила Елизавета, присаживаясь. — Не ожидала тебя здесь увидеть.
— Признаюсь, я тоже.
— Никогда не думала, что ты любишь Европу.
— Ты права, предпочитаю Россию. Но после расставания с тобой на меня накатила такая тяжелая тоска, что мне ничего более не оставалось, как уехать в Париж.
— Помогло?
— Немного, — едва пожал плечами Савелий. — Если бы не здешние куртизанки, так мне пришлось бы совсем худо.
— Ты по-прежнему невыносим, — не то укорила, не то похвалила Елизавета.
— Верно, я мало изменился, — легко согласился Савелий, — а ты наоборот…
— Что, подурнела?
— Нет, похорошела еще больше, — и, выразительно посмотрев в сторону ее спутника, сдержанно добавил: — Мне не доводилось знать тебя такой.
— Ах, вот ты о чем! — грустно улыбнулась Елизавета. — А я-то думала, что давно уже стала тебе безразлична.
И все-таки Лиза изменилась. На ее лице невозможно было отыскать следов несостоявшейся любви. Она по-прежнему казалась беззаботной и очень напоминала весеннюю птаху, вернувшуюся в родные края после длительного путешествия. Просто она перешла в новое качество — стала самостоятельной женщиной.