Медвежий вал

Клипель Владимир Иванович

Над брустверами окопов поднялись сотни людей в серых шинелях — пехота. Атака... Люди уже не идут, а бегут, прижимая к себе взятые наперевес винтовки.

— А-а-а! — разнесся над полем боевой клич.

Взбивая еще не застывшее как следует болото, рвались на врага, обгоняя пехоту, роты танков. Где-то ожило противотанковое орудие врага, сработала предательская мина, мимо которой прополз ночью сапер, не услышав тревожного гудения миноискателя, и вот, размотав за собой поблескивающие ленты гусениц, стал один подбитый танк, загорелся объятый черным дымом другой...

Бой

набирал силу.

 Глава девятая

По дороге к передовой, обдавая обочины дымом и пылью, мчались доверху нагруженные машины. Они везли снаряды и мины, теплое обмундирование и продукты, снаряжение и горючее — все, что составляет предметы боевого потребления в обороне и наступлении. И ни одна из них даже не замедлила хода, сколько бы ни сигналил Крутов.

Прав был регулировщик на контрольно-пропускном пункте, советуя ожидать на месте, пока не найдется менее заполненный грузом автомобиль. Но разве можно было послушаться, когда каждая минута ожидания казалась вечностью.

«В полк, в полк, в полк!» — радостно напевая, Крутов быстро шагал вперед. Вещей у него не было: сухой паек, полученный в госпитале на одни сутки, разместился в полевой сумке и по карманам шинели. Несколько километров он проскочил, сам не заметив как, но потом почувствовал усталость.

«Эге, ноги отвыкли ходить, — сказал он себе. — Придется подкрепиться!»

Присмотрев удобное местечко за кюветом дороги, он уселся на небольшой валун и достал свой паек.

По сторонам не было ничего примечательного: унылые, заросшие бурьяном поля, поникшие жухлые травы и кое-где небольшие голые рощицы. Может быть, при ярком солнечном свете природа еще и блеснула бы своей осенней красой, но сейчас, в тумане, все казалось однообразно серым и скучным, сырость охватывала лицо, руки, постепенно забиралась под шинель.

Крутов поежился. На какой-то момент его внимание привлекла одинокая ворона, летевшая лениво взмахивая крыльями, над полем Крутов не любил этих птиц. Он не верил в приметы, но ворона всегда вызывала у него представление о чем-то тоскливом, сыром, мрачном. «Разве стукнуть от нечего делать? — вдруг пришла в голову озорная мысль — Я и стрелять-то, наверное, разучился!» Оставив сухари, он привычным движением потянулся к кобуре, нащупал холодную рукоятку пистолета и, не глядя, взвел курок. «Не попаду, наверное. Так только, напугаю...»

Он медленно поднял руку, взял упреждение и плавно нажал на спусковой крючок. Ворона комком упала на землю.

— Зачем же вы птичку убили? — вдруг совсем рядом раздался женский голос.

Крутов резко обернулся. Покачивая головой, на него с укором смотрел сержант в шапке-ушанке с большой красной звездочкой.

«Девчонка, — мелькнуло в голове Крутова. — Откуда она взялась?» Светлый чуб выбивался из-под шапки и свисал на лоб девушки-сержанта. Аккуратно пригнанная шинель ладно охватывала ее фигуру. Вот только кирзовые сапоги были не по ней, с короткими и широкими голенищами. Захваченный

на мальчишеском поступке, Крутов покраснел. И дело было не только в этом глупом выстреле. Он всегда чувствовал себя неловко в женском обществе. Почему, он и сам объяснить не мог, но замолкал и становился не самим собой.

Однажды, в смоленских болотах, в бою под Свитами, ему пришлось увидеть медицинскую сестру — молодую интересную девушку в ватнике и сапожках, с сумкой через плечо. Несмотря на артиллерийский обстрел, она с завидным спокойствием ходила по болоту, перевязывала раненых и вела себя так, словно была застрахована от смерти.

Когда очередной снаряд со свистом ухнулся в болото и взметнул фонтан мокрой земли рядом с Крутовым, он инстинктивно ткнулся головой в кочки. Медсестра направилась было к нему, но, убедившись, что он не ранен, отвернулась и пошла вдоль цепи залегших бойцов. Ему тогда даже стыдно стало своего малодушия.

Вечером, выйдя из боя, Крутов увидел ее еще раз. Она стояла возле дерева и старалась травой оттереть грязь со своих сапожек.

Если бы она обернулась к нему, если бы заговорила с ним о чем-нибудь... Но она устало терла свои сапожки и ни на кого не обращала внимания.

Это была храбрая и славная девушка, но у него не хватило духу ни заговорить с ней, ни завязать знакомство. Он просто постоял около и скрылся.

Он не склонен был к коротким увлечениям, не хотел преступать законы верности. Ведь на его небосклоне тогда сияла звезда — Иринка... «А теперь?..»

Все это пронеслось в голове Крутова в одно мгновенье, и, вероятно, он выглядел немного обалдевшим, так как девушка-сержант рассмеялась и спросила:

— Я вас напугала?

В ее глазах прыгал любопытный бесенок, как когда-то, в день первого знакомства, в глазах его Иринки.

— Вам жалко ворону? Почему же вы не сказали этого минутой раньше? — вопросом на вопрос ответил Крутов, чувствуя, как к нему возвращается то хорошее настроение, с каким он покинул госпиталь.

— А я думала, вы промахнетесь! — призналась она.

— Какое единство мыслей! Представьте, я тоже так думал. Вот даже сухари не дожевал... Может, хотите? — Он великодушно вытянул из кармана шинели аппетитно подрумянившуюся горбушку.

— Спасибо... У меня есть свой паек, сама могу вас угостить.

— Вот и чудесно, а я боялся, что мне своего не хватит, — пошутил Крутов. Ему не хотелось, чтобы она ушла, и он всеми силами старался продлить разговор. — Уж очень вы неожиданно подошли. Как это я не заметил вас раньше? — говорил он, помогая девушке снять вещевой мешок.

— Вы были так увлечены вороной, — рассмеялась она, — что могли не заметить колонну машин, а не только меня! — Разговаривая, она достала банку консервов, хлеб и еще что-то, завернутое в бумагу.

— Раскройте! — сказала она, подавая ему консервы.

— Вы говорите мне так, словно наперед знаете, что у меня есть нож.

— Раз человек метко стреляет...

— А человека зовут Павлом, — вставил Крутов.

Она метнула на него любопытный взгляд и, чуть усмехнувшись, продолжала: