Медвежий вал
Шрифт:
— Значит, он любит оружие, а если так, он обязан иметь при себе нож.
— Смотрите, какая убийственная логика!
Крутов сдвинул ее и свой паек в одно место.
— Давайте дружно навалимся и съедим все. Хорошо?
— Ладно, — просто, без церемоний согласилась девушка.
Вскоре пустая банка полетела в кювет. После нескоро съеденного обеда обоим захотелось пить.
— Собирайтесь, — сказал Крутов, — где-нибудь найдем чистый ручеек.
Девушка быстро переложила поплотней содержимое своего мешка, и Крутов с удивлением увидел все ее небогатое
— Платье для танцев?
— Нет, — вздохнула девушка и ласково погладила шелковую текучую ткань. — Для памяти. Это мое самое любимое платье. В нем я танцевала в день окончания школы, в нем я буду танцевать в День Победы.
— Хорошо, кто дождется этого дня, — задумчиво сказал Крутов В этот миг перед ним так ясно встала судьба его Иринки «Тоже мечтала, думала, ждала...»
— Ничего, довоюемся, — решительно заявила девушка и, поднявшись, забросила мешок за плечи. — Идемте, что ли. А то и часть свою не найдешь!
Дорогой завязался непринужденный разговор, и они не заметили, как прошли несколько километров. Машины обгоняли их, обдавали запахом перегоревшего бензина, а они шли да шли, лишь чуть-чуть принимая вправо. Девушка охотно рассказывала о себе, о школе, парке, театрах, улицах родного Свердловска, загородных прогулках. Крутов легко представлял все это в своем воображении. Он сам прожил несколько лет в Свердловске и очень любил этот город.
Ее дорога в жизни была ясна и по-солдатски сурова, как и у многих девушек в годы войны. Сразу после окончания школы Лена Лукашева пошла учиться на краткосрочные курсы медицинских сестер. Летом сорок второго года она была уже на фронте. Некоторое время служила в санитарной роте, присматривалась к новой для нее фронтовой жизни, оценивала свои силы. Потом попросила назначения в разведывательный взвод — там нужен был санинструктор. Если бы раньше ей кто сказал, что она способна вынести из боя раненого мужчину, она бы не поверила. Оказалось — способна!
Жизнь разведчиков полна опасностей, и редко кому удается долгое время оставаться невредимым. Лена тоже не миновала этой участи и уже покидала из-за ранения полк...
— А сейчас откуда? — спросил Крутов.
— Мы идем с вами одной дорогой, — ответила она.
— Ранена во второй раз? — удивился он.
Лена кивнула головой. Крутов недоверчиво посмотрел на нее, и она перехватила этот взгляд.
— Не верите?
— Верю, что вы санинструктор, потому что у вас на погонах змея, но... насчет разведки сомневаюсь. Как-то вам не по комплекции такая профессия, — откровенно признался он.
Тогда она молча расстегнула шинель. На груди блестели ярко начищенная медаль «За отвагу» и орден Красного Знамени. На правой стороне уже были пришиты две красные ленточки. Крутов знал им цену. Можно не верить словам, но нельзя сомневаться в этих ленточках — отметках ранений.
— Простите, я не хотел вас
— А вы? — спросила она. — Что же вы не расскажете о себе?
— Я-то не очень удачлив, — ответил он. — Вероятно, и в госпиталь попал по глупости. Ждал штрафной роты, но, кажется, обойдется...
Он откровенно рассказал ей обо всем. Лена слушала его с явным сочувствием.
— Вам бы следовало поработать в санитарной роте, — сделала она неожиданный для него вывод.
— Что вы! Я боюсь крови... — признался Крутов.
— Вот и хорошо. Наслушались бы криков, стонов, нанюхались бы крови до тошноты, так больше берегли бы и себя и людей.
Идти им было по пути. Она шла в часть, стоявшую неподалеку от рощи, где находился полк Чернякова. Свернув с большака на проселочную дорогу, они пошли через поле. Когда проходили ухабистым местом, Крутов взял ее под руку:
— Разрешите?
Взглянув внимательно, она задержала на нем пытливый серьезный взгляд.
— Вам, — она помедлила с ответом, не сводя с него глаз, — разрешаю.
Он крепче прижал ее руку к себе и, испытывая неизъяснимое волнениие от ее близости, чуть склонившись к ней, спросил:
— Значит, только мне такая милость?
— Только вам!
— Почему? — стараясь заглянуть в ее лицо, продолжал допытываться он.
— Так... — пряча глаза и зябко поеживаясь, неопределенно ответила она. — Пойдемте быстрей, мне холодно.
Вскоре им пришло время идти разными дорогами. Они остановились, помолчали. Сказать хотелось многое, а времени было только-только попрощаться, и они стояли молча. Он держал ее маленькие пальчики в своих больших руках, грел их, даже сжимал их очень крепко, и она не отнимала рук, хотя порой, наверное, ей бывало больно.
— Вы же поломаете мне руки, — смеясь, говорила она. — Кому нужна будет калека?
— Мне!
— Это вы только сейчас так говорите!
Шутливое выражение сбежало с его лица.
— Скажите, я могу рассчитывать на откровенность? — спросил он, понимая, что молчанием и шутками ему не закрепить этого знакомства.
— Я и так с вами откровенна, как ни с кем!
— Может быть, это покажется вам смешным... но... но вы... свободны?
— Я не понимаю вас, — она потупилась, ковырнула носком сапога землю.
— Ну, как это объяснить... Вы любите кого-нибудь?
— Зачем это вам?
— Странный вопрос! — Он пожал плечами. — Стал бы я спрашивать, если бы это не было для меня так важно.
— Нет, — покачала она головой. — Я любила, но это было давно — в школе...
— А вы могли бы когда-нибудь... полюбить такого, как я?
— Я вам пока ничего не скажу, — ответила она, стараясь высвободить свои пальцы. — С этим не шутят!
— Разве я шучу! — Крутов вздохнул и отпустил ее руки. Раскрыв полевую сумку, он достал блокнот и записал ее адрес — номер полевой почты.
— Я могу ждать ответа?
— Да, — тихо произнесла она.
— И вы ответите на мой вопрос?
— Со временем, может быть...