Мегамир
Шрифт:
— Чересчур старательные дуболомы, — проворчал Ногтев, стараясь приглушить страх, не показать его подчиненным. — Почему не предупредили, что они будут такими активными?
— Да они всегда такие, — ответил Кравченко, которого принесли в щель последним.
— Гм... им отводилось место где-нибудь между сенбернарами и боевыми лошадьми. Не люблю неожиданностей.
Они вылезли из щели, готовые к тому, что их затащат обратно. Но ксерксов уже не было в поле зрения, только Забелин и Чернов под руководством мирмеколога старательно маскировали гондолу
Кирилл помахал Ногтеву и хирургу:
— Как убежище?
Ногтев ответил неудовлетворительно:
— Сырое, глубокое и очень темное.
— Это хорошо, — сказал Кирилл серьезно. — Можем снимать скафандры на ночь. Ксерксам надо доверять, они лучше нас чуют... Инстинкт!
Кравченко покрутил головой, в его глазах было восхищение:
— Как работали, а? Как атомные вихри. Без понуканий, указаний. Как будто от скорости зависели их жизни.
— Они уверены, что от их скорости зависит жизнь всего отводка, — сказал Кирилл очень серьезно. — Это важнее, чем собственные жизни... Но я рад, что вы поняли, не жалуетесь.
Ногтев вскочил на горку камешков, огляделся орлиным взором. Гондола уже скрылась под маскировочной сетью, куда умело воткнули зеленые листики. Красный мешок упрятан в расщелине целиком.
— Что понимать, — буркнул он, не давая инициативе уйти из рук. — Я сам отдал приказ о перебазировании в укрытие. Все как запланировано! Эти двое тут же приступили, пока остальные на красоты пялились... Вот пример для остальных! Хорошие парни, как в армии! Надо только проверить, не повредили ли чего в спешке! Они нам сэкономили массу времени. Разве что переложить кое-что иначе...
Они вернулись в расщелину. Кирилл подумал, что ксерксы, застав вещи «разбросанными», снова переложат, сообразуясь со своими пока еще непостижимыми нормами, но такие новости Ногтеву лучше подавать мелкими дозами.
Над гондолой по качающейся под ветром веточке конюшника ходил взад-вперед Дмитрий. Буся на его плече сидел напружиненный, готовый отражать атаки, защищать гондолу, стрелять из бластера, изничтожать врагов... Собаки становятся даже внешне похожи на хозяев, мирмекофилы подражают муравьям, а здесь Буся копирует Дмитрия так усердно, что вся станция покатывается со смеху, только Дмитрий этого не понимает, сердится.
Вместо гондолы возвышался серый неопрятный камень, внешне неотличимый от соседних, с прилипшими серыми травинками, наполовину вросший в землю. Блестели серебряные нити паутины, висела засохшая мошка. Даже Кирилл с десяти шагов не отличил бы эти блестящие сверхпрочные струны от настоящей паутины.
— Игорь, — позвал он, — ты где?
— Здесь, — откликнулся свежий голос Забелина, — у нижнего люка. Ногтев распорядился о круглосуточном дежурстве.
— Но ведь люк закрыт?
— Микроб не протиснется!
— Зачем же... впрочем, полковника трудно понять. А где неразлучный с тобой Чернов?
— Ему
— Повезло? Ничего нового. Когда сменишься, ты тоже походи. Одному, конечно, еще нельзя, опыта маловато, но как раз Дмитрий освободится от дежурства. Он всегда готов!
В голосе Забелина была откровенная зависть:
— Кирилл Владимирович, как вы не понимаете? Саша Фетисова — женщина, удивительная женщина! Чернов сейчас ходит с ней по зеленому лесу, сопровождает к цветам, говорит комплименты...
— Комплименты? — не поверил Кирилл. — Да она его прибьет! Я скорее скажу комплимент атомной бомбе. Или бешеной сколопендре, которой наступил на лапу.
Голос Забелина был печальным и мудрым, словно он был всевидящий бог, а Кирилл глупый туземец:
— Эх, Кирилл Владимирович... Знали бы вы людей хоть вполовину так, как муравьев.
Кирилл чертыхнулся, пошел обратно к расщелине. Знал бы людей так, как пожелал Забелин, сидел бы в президентском кресле. Или мог бы сидеть. Но пусть с «порождением крокодилов» возятся другие, защищают диссертации по общественным дисциплинам, а он займется милыми муравьями и дальше.
Но Забелин, а? Обозвать Сашу женщиной? Услышала бы!
Почти весь день приспосабливались в расщелине для жилья. Ногтев сомневался, предлагал ночевать в гондоле, там безопаснее. Но еще безопаснее, возразил Кирилл, не соваться в Малый Мир вообще, не брать в руки палку, не слезать с дерева, вообще не вылезать на сушу.
Когда наступил вечер, все забились поглубже, и почти все впали в ночное оцепенение. От стен тянуло живительной сыростью, холодом, выступили капельки влаги. Ночевали, сняв комбинезоны, сбившись в комок, подражая муравьям.
Ногтев побродил по расщелине, напоминавшей ему Дарьяльское ущелье, отыскал засыпающего мирмеколога:
— Кирилл Владимирович, сделайте исключение из правил! По-стариковски не могу уснуть на новом месте... Поговорим?
Кирилл с трудом дотянулся до аптечки на поясе. Ногтев сам вытащил ампулку, сунул Кириллу между застывающими губами. Кирилл с трудом глотнул, по телу медленно пошло тепло. Ногтев нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он был бодр, словно уже выспался и надрался горячего кофе.
— Что-то стряслось? — спросил Кирилл встревоженно.
— Пока нет, но гнетет предчувствие. Необычно, всего не предусмотришь, а предусмотреть надо все. Мы с вами начальство, отвечаем и за непредвиденное.
Они карабкались наверх, цепляясь за выступы, прилипая к гладким камням, где уже скапливалась ночная влага. Верх ущелья был перекрыт пленкой, имитирующей каменную россыпь. Ногтев первым вылез из-под края, вздрогнул, увидел на серебристом пне страшную рогатую голову.
Заслышав содрогание почвы, рогатое чудовище мгновенно развернулось в их сторону. Блеснули острейшие серпы жвал, чуть дрогнул воздух, задвигались невидимые сяжки, определяя массу и Бог весть что еще, что умеют муравьи, а люди о чем даже не догадываются.