Мегрэ ищет голову
Шрифт:
— Возраст?
— От пятидесяти до пятидесяти пяти.
— Значит, выстрел из охотничьего ружья был сделан, когда он был ребенком?
— Это мое мнение. Общее состояние организма удовлетворительное, за исключением увеличенной печени, о чем я уже говорил. На левом легком рубец от очень давнего туберкулеза: детям и грудным младенцам часто случается переносить легкий туберкулез незаметно для окружающих. А если хотите узнать еще больше, доставьте мне голову, и я сделаю все, что смогу.
— Ее еще не нашли.
— Ну, значит, и не найдут.
Слова Поля подтверждали мнение
— Если мне позвонят, — сказал Мегрэ, заглянув к инспекторам, — я наверху, в лаборатории.
Он медленно взобрался на самую верхотуру Дворца правосудия к Мерсу.
— Работаешь на меня? — осведомился он.
— Изучаю пробы, присланные Полем.
— Результатов еще нет?
В огромном зале работали и другие специалисты.
— У меня складывается впечатление, — Мере всегда говорил вполголоса, как в церкви, — что убитый не слишком часто выходил из дому.
— Почему?
— Я изучил грязь из-под ногтей на ногах. Могу сказать, что последнее время он носил носки из сине-зеленой шерсти. Я обнаружил также ворсинки войлока, из которого делается домашняя обувь. Отсюда я заключаю, что человек этот обычно носил войлочные туфли.
— Если это точно, Поль должен это подтвердить, потому что долгое ношение мягких туфель в конце концов деформирует ступню; по крайней мере, так без конца твердит моя жена…
Он не закончил фразы, позвонил в Институт судебной медицины, но доктора Поля там уже не было, и пришлось позвонить ему домой.
— Говорит Мегрэ… Один вопрос, доктор, в связи с замечанием Мерса. Вам не показалось, что этот человек чаще ходил в мягких туфлях, чем в ботинках?
— Поздравьте от меня Мерса. Я чуть было сам не сказал вам это недавно, но счел, что это слишком неопределенно и я рискую направить вас по ложному следу. При изучении ступней мне пришла мысль, что это, быть может, официант из кафе. У них, так же как у метрдотелей и полицейских агентов, особенно уличных постовых, ступни становятся плоскими не от ходьбы, а от долгого стояния.
— Вы говорили, что у него грязные ногти на руках.
— Верно. У метрдотеля не может быть траура под ногтями.
— У официанта из большого ресторана или богатого кафе тоже.
— Мере больше ничего не обнаружил?
— Пока нет. Благодарю, доктор. Прошло еще около часа. Мегрэ бродил по лаборатории, наклоняясь то к одному, то к другому сотруднику.
— Вас интересует, что у него под ногтями есть земля, смешанная с селитрой?
Как и Мегрэ, Мере знал, где чаще всего встречается подобная смесь — в погребах, особенно сырых.
— Ее мало или много?
— Это меня и поразило. Человек не может так выпачкаться с одного раза.
— Иначе говоря, он имел привычку спускаться в погреб?
— Это только гипотеза.
— А руки?
— Я обнаружил под ногтями сходное вещество, но с другими примесями и с мельчайшими крупинками красного сургуча.
— Какой употребляют для запечатывания бутылок с вином?
— Да.
Мегрэ был почти разочарован: загадка оказывалась слишком легкой.
— В общем, это владелец бистро, — проворчал он. И в памяти его всплыл образ худой черноволосой женщины, которая утром подавала им вино. В таком квартале, как набережная Вальми, не было недостатка в живописных индивидуумах. Но Мегрэ редко приходилось встречать тот тип инертности, который он отметил у этой женщины. Это было трудно объяснить. Большинство людей, глядя на вас, чем-то с вами обмениваются, устанавливается какой-то контакт, пусть даже этот контакт выражается в недоверии и вызове.
С этой женщиной, напротив, не установилось ничего. Она подошла к стойке без удивления и без страха, с признаками усталости, которая, наверно, никогда ее не покидала.
А может быть, это было безразличие? Она также не была ни пьяна, ни больна, во всяком случае, в тот момент. Тогда же утром Мегрэ дал себе слово еще раз наведаться к ней, хотя бы только для того, чтобы разобраться, клиентура какого рода посещает это заведение.
— У вас есть идея, шеф?
— Может быть.
Мегрэ предпочел не объяснять. В четыре часа дня он позвал Лапуэнта, который работал у себя над бумагами.
— Отвезешь меня?
— На канал?
— Да.
— Надеюсь, машину успели вымыть.
На женщинах были уже светлые шляпки. Этой весной моден красный цвет, цвет мака. Над террасами опустили оранжевые и полосатые тенты.
На набережной Вальми они вышли из машины. Виктор все еще обшаривал дно канала. Жюдель тоже был на месте.
— Ничего нового?
— Ничего.
— И одежды никакой?
— Мы занялись бечевкой, которой были обвязаны пакеты. Если вы сочтете нужным, я пошлю ее в лабораторию. По виду это обычная толстая бечевка, которой пользуются большинство лавочников. Я велел расспросить окрестных торговцев скобяными изделиями. Результатов пока нет. Что до газет, клочья которых я велел просушить, то они в основном за прошлую неделю.
— За какое число последняя?
— Утренний субботний выпуск.
— Ты знаешь бистро, что расположено чуть выше улицы Тераж, рядом с магазином аптекарских товаров?
— «У Каласа»?
— Я не посмотрел на вывеску. Маленький темный зал, ниже тротуара, с большой печью посредине и с черной трубой, которая идет почти через всю комнату.
— Ну да, это у Омера Каласа.
Квартальные инспекторы лучше знали эти места, чем их коллеги с набережной Орфевр.
— Какого сорта заведение? — спросил Мегрэ, глядя на пузырьки воздуха, отмечавшие передвижение Виктора по дну канала.
— Спокойного. Не помню, чтобы у хозяев были какие-либо осложнения с нами.
— Омер Калас родом из деревни?
— Наверно. Можно посмотреть в списках. Большая часть владельцев бистро приезжает в Париж в качестве слуг или истопников, потом женится на кухарках и под конец открывает собственные заведения.
— Они давно здесь?
— Они уже были здесь, когда я начал работать в этом квартале. Я всегда знал бистро таким, каким вы его видели. Это почти напротив нашего участка, и я иной раз захожу к ним выпить глоток вина. У них хорошее белое вино.