Мегрэ напуган
Шрифт:
– В полдень бутылка была заполнена наполовину. А он находился тут не более четверти часа, пока мы ещё сидели за столом.
– И часто с ним такое бывает?
– Почти ежедневно. А теперь он будет спать до пяти или шести вечера, а потом взирать на мир мутным взором. Моя сестра и я пытались прятать спиртное, но он все равно как-то ухитряется делать по-своему. Так пусть уж это происходит здесь, нежели в Бог ведает каком питейном заведении.
– А он их посещает?
– Откуда нам знать? Он уходит тайком, через заднюю дверь, а когда,
– И давно это началось?
– Тянется уже годами. Допускаю, что и раньше он попивал, но, видно, это не так бросалось в глаза. Он выглядит моложаво, но на самом-то деле ему уже шестьдесят семь лет.
– И все же я попрошу дворецкого провести меня к нему.
– Вы не желаете прийти попозже?
– Я вечером уезжаю в Париж.
Она поняла, что дискутировать дальше бесполезно и встряхнула колокольчик. Появился Арсен.
– Проводите господина комиссара к месье.
Арсен удивленно взглянул на нее, будто спрашивая, достаточно ли она обдумала это распоряжение.
– Будь что будет!
Без дворецкого Мегрэ, бесспорно, потерялся бы в этих коридорах, которые все время пересекались - широкие и гулкие, как в монастыре. Он мельком увидел кухню, где поблескивала медная посуда и, как и в Гро-Нуайе, на столе стояла бутылка белого вина, вероятнее всего, предназначенная для Арсена.
Тот, казалось, перестал что-либо понимать в поведении Мегрэ. После заданного вопроса о его личной комнате, он ожидал настоящего допроса. А комиссар ни о чем его более не спрашивал.
В правом крыле первого этажа дворецкий постучал в резную дубовую дверь.
– Это я, месье!
– произнес он, повысив голос, чтобы его услышали изнутри.
Поскольку оттуда донеслось какое-то неразборчивое бормотание, Арсен добавил:
– Со мной рядом находится комиссар, и он настаивает на том, чтобы встретиться с месье.
Какое-то время они неподвижно простояли около входа, в комнате кто-то ходит туда-сюда, наконец дверь приоткрылась.
Свояченица не ошиблась, говоря о вылезавших из орбит глазах, которые сейчас с каким-то изумлением уставились на Мегрэ.
– Это вы!
– прошепелявил заплетающимся языком Юбер Верну.
Он лежал, должно быть, в одежде. Та была сильно помята, волосы свешивались прядями на лоб, и он машинальным жестом провел по ним рукой.
– Что вам угодно?
– Хотел поговорить с вами.
Хозяину сейчас было трудно выставить его вон. Верну, видимо, ещё не пришедший в себя окончательно, посторонился. Помещение было очень просторное, весьма сумрачное, выделялась кровать с деревянным резным балдахином и выцветшие шелковые занавеси на окнах.
Вся мебель была старинная, выдержанная в более или менее одном стиле и напоминала обстановку часовни или ризницы.
– Позвольте?
Верну прошел в ванную, налил стакан воды и прополоскал горло. Вернувшись,
– Присаживайтесь. В это кресло, пожалуйста. С кем-нибудь уже виделись?
– С вашей свояченицей.
– И она, конечно, сказала, что я напился.
– Она показала мне бутылку из-под виноградной водки.
Он передернул плечами.
– Одна и та же песня. Женщины не могут этого понять. Мужчина, которому так внезапно только что сообщили о смерти его сына...
На глаза Верну навернулись слезы. Голос спал, стал каким-то плаксивым.
– Это тяжелый удар, комиссар. Особенно когда этот сын единственный. Что поделывает его мать?
– Ни малейшего представления...
– Она непременно сошлется на то, что плохо себя чувствует. Это её излюбленный трюк. Заболела и все, и никто ничего не решается ей сказать. Понимаете меня? И тогда её во всем подменяет сестра: она называет это "прибрать дом к рукам"...
Юбер Верну невольно заставлял воспринимать себя как бывалого актера, который любой ценой стремится возбудить к себе жалость. Выражения его слегка одутловатого лица менялись с потрясающей быстротой. Всего за несколько минут на нем последовательно проступили огорчение, некоторая боязнь, затем родительская боль в связи с утратой любимого чада, горечь в отношении обеих женщин. Теперь на поверхности вновь появился страх.
– И с какой стати вы захотели увидеться со мной?
Мегрэ, который так и не сел в указанное ему кресло, вытащил из кармана обрезок трубы и положил его на стол.
– Вы частенько захаживали к вашему шурину?
– Примерно раз в месяц, приносил ему деньги. Предполагаю, вас уже уведомили о том, что я его содержал?
– Следовательно, вы заметили на его письменном столе этот предмет?
Он пребывал в нерешительности, осознавая, что ответ на этот вопрос имел решающее значение и что ему следовало, не медля ни секунды, принять решение.
– Полагаю, что да.
– Этот обломок трубы - единственная материальная улика в этом деле. И до настоящего времени, как мне представляется, никто так и не понял всей её важности.
Мегрэ все же сел, выудил из кармана трубку, набил её табаком. Верну продолжал стоять, черты его лица напряглись, как при сильной головной боли.
– У вас есть минутку выслушать меня?
И не дожидаясь ответа Верну, продолжил:
– Твердят, что все три преступления более или менее идентичны, не замечая, что первое из них по сути полностью отличается от двух остальных. Вдова Жибон, как и Гобийяр, были убиты хладнокровно и преднамеренно. Человек, позвонивший в дверь бывшей акушерки, заявился к ней с целью прикончить её и сделал это мгновенно, тут же, в коридоре. Стоя на пороге, он уже держал эту штуку в руке. Когда спустя пару дней он напал на Гобийяра, то, возможно, не метил именно в него, он просто бродил по городу в поисках, кого бы прибить. Понимаете, что я хочу этим сказать?