"Механическое стаккато"
Шрифт:
Ребекка была как призрак. Полумрак чердака частично скрадывал очертания ее тела, но отсветы от печи, к которой она повернулась, наоборот, подчеркивали нужное. Она стояла, совершенно обнаженная, посреди хлама, поломанной мебели и старых тряпок, положив локоть на еще не успевшую раскалиться сверху печку. Девушка не без удовольствия затянулась:
– Будешь?
– Не откажусь, - мужчина покачнулся, встал и подошел к ней. Мокрое белье не могло спрятать его возбужденное состояние, но он только и сделал, что опустился совсем рядом с печкой и затянулся сигаретой.
–
– Если хочешь. Одежда - сомнительно, что высохнет, но сможем выйти и добраться до телефона или поймать повозку, - Бекка улыбнулась, забрала сигарету у Бернардта, снова затянулась и вернула ее доктору.
– Мне часто кажется, что ты так же не вписываешься в этот мир, как и твои пациенты. Вляпались же мы, особенно ты со всем твоим порядком и лоском, все равно, что королевский пудель, угодивший на помойку. Хотя ты и до этого казался немного нелепым. Ходишь за мной, слушаешь всю ту ересь, что я несу, - Ребекка присела на корточки рядом.
– Хочешь?
– Ох, только не веди себя как Мария Магдалена...
– он отвернулся, - вообще не пойму, ты меня хвалишь или ругаешь...
– Ругаю, конечно, - Бекка засмеялась.
– Разговоры, беседы, такая шелуха! Ведь если подумать, то каждого, внимательно послушав, можно отправлять в твое заведение. Но это все вода, важны лишь поступки, а ты, и люди подобные тебе, их не совершают, - девушка покачалась с пятки на носок, потом подтянула одеяло ближе к печи и села на него, кинула взгляд на Бернардта.
– А я была бы не прочь.
– Ты ошибаешься. Слова очень важны, они показывают отношение одних людей к другим, - сказал доктор.
– Есть много одиноких людей, непонятых. Пациенты чаще всего такие люди. Люди с комплексами, со страхами. Если им словами не объяснить, что бояться нечего, они никогда не станут нормальными, - возразил Бернардт, будто в этот миг став не собой, а своим отражением, тем, что еще не успел огрубеть. Он развернулся и коснулся лица Бекки, отвел мокрые волосы и серьезно посмотрел ей в глаза:
– Я люблю тебя. Положись на меня. Я тебе доверяю. Ни за что не покину... Разве бы ты не хотела все это услышать? Это не шелуха, Бекка.
– Больше, чем ты можешь себе представить, - девушка горько ухмыльнулась, ответив на несколько вопросов сразу.
– Только не все так просто. И в моем случае эти слова остались бы только словами. Давай не будем сегодня во мне копаться, достаточно много того, что доставляет мне боль, и я никогда не скажу тебе всего. Просто можно было бы забыть об этом на время.
– Ты себя недооцениваешь, - Бернардт отпустил девушку, кое-как прикрыл дверку печи и улегся на пол, свернувшись калачиком. В хрупком полумраке стала видна только его спина с выступающими позвонками, которые в игре теней казались почти острыми.
– Это существование, а не жизнь. Меня поражало, с какой страстью ты отвоевывала время на прогулки, но может, я просто изначально ошибался в тебе, как ты и сказала.
Он замолк, прикрыв глаза. Бекка казалась ему теперь несчастным, грустным ребенком. Она подалась вслед за мужчиной, ее волосы мазнули холодом по его плечу, но воздух из приоткрытых губ вышел теплый:
– Про войны и страсть ты тоже ничего не знаешь, - девушка легла рядом, тоже отвернувшись, хотя ее спина и касалась спины доктора, холодная, с грубым шрамом.
– Не вижу в этом ничего плохого, - ответил он, ее шепот обжег его ухо. Вот ведь девчонка, говорит так, будто знает все обо всем. Бернардт все же развернулся и обнял ее, прижавшись теснее.
– Вернемся, перестану лезть тебе в душу. Отдам кому-нибудь другому, у кого ты будешь числиться номинально. Попытка лечить нормального человека попахивает безумием. Ребекка молчала, глубокий уставший вздох приподнял ее грудь. Лежа так близко, можно было слышать работу искусственного легкого, наверное, Бекка всегда слышала этот инородный шум.
***
После возвращения все стало прежним, будто ничего и не произошло. Будто не было неожиданного купания в зимней воде и откровенных разговоров. Бернардт в медкарте оформил отсутствие Ребекки, как ночевку в полицейском участке, а раз задержали власти, это было не самовольство Бекки, и та спокойно могла и далее выбираться на свои прогулки, не рискуя попасть в отделение для буйных.
Новый врач как-то пришел, взглянул и ушел, не собираясь тратить на ее случай время. Здесь было довольно много пациентов, которых и не думали лечить. Кэб, горячая ванна, глинтвейн, утро в доме доктора на Чаринг Кросс, бутерброды и чай - все это просто-напросто стерлось из памяти. Бернардт вернулся к своему обычному ритму жизни, хотя порой не хватало странноватых прогулок и вечного путанья имен.
Со временем они перестали встречаться. Даже для того, чтобы отпроситься на прогулку, Ребекка посылала к главному доктору Сэма или кого-то другого из персонала клиники. Но в один поздний вечер домой к Бернардту постучался почтальон со срочным письмом. 'Доктор Бернардт, спасибо вам за кров и внимание, пусть порой и то, и другое угнетало меня, но я запомню лучшее.
Складывается так, что я должна покинуть ваш госпиталь. Искренне прошу меня простить за порядком подпорченную репутацию. Ребекка'.
– Она что, издевается?
– Бернардт грозно посмотрел на почтальона, потом протянул ему конверт.
– Штамп какого отделения? Откуда отправлено? Почтальон продиктовал отлично знакомый доктору адрес его же клиники, извинился, что время позднее и до отбоя осталось еще немного - если господин желает написать ответ, ему стоит поспешить.
– Этого не понадобится. Спасибо, - Бернардт закрыл за почтальоном дверь и прошел к телефону. Роскошь, конечно, но он смог позволить себе установить его в доме. Когда на другом конце провода ответил секретарь, Бернардт сказал, чтобы Бекку не выпускали, если она все еще в больнице, а если нет, то объявили в розыск. Положив трубку на рычаг, он опустился в кресло. Разыскивать ее самому было просто бесполезно, вообще все его изрядно раздражало. Доктор чувствовал ярость.