Механист
Шрифт:
— А источник-то где? — Механист, опустившись на колено, сложил армилляр.
— Вон, внизу, фокусная точка. Никакой истинной силы — просто статичная привязка.
Условный центр поклонения представлял собой одиноко торчащий посреди седловины останец, напоминавший по форме треугольный парус. Ничего примечательного — камень как камень. Вик фыркнул: а что мы хотели — духовой оркестр, фейерверк и мраморную стелу, подпирающую небеса?
Однако, когда неприкаянные собрали палатку и снесли Ясавэя вниз, к останцу, какой-никакой памятный знак на камне все-таки
Железная табличка, покрытая махровым слоем ржавчины, с изображением угловатого мужского профиля и еле различимым текстом. Вик попытался сковырнуть налет ножом, но верхняя часть доски была разрушена коррозией почти до дыр, а внизу удалось различить лишь слова «ИХ БЫЛО 9» и правее, более мелким шрифтом: «…яти ушед не …увшихся… звали мы э ревал и… ни… Дятло…».
Выше, совсем испорченные временем, вероятно, значились имена этих девяти несчастных.
А может быть, эти девять были из совсем другой легенды, забытой или не рассказанной шаманом.
Старьевщик не стал обременять себя размышлениями, чьим конкретно именем назван перевал в память, как он понял из обрывков текста, об ушедших и невернувшихся. Судя по профилю, этот Дятло… был парнем волевым и решительным. Если только, как это часто бывает, изваяние героя не имеет с оригиналом ничего общего.
Вик, по старинному обычаю, подобрал небольшой булыжник и положил возле таблички. Как овеществленное свидетельство почтения. Пускай миллион человек оставят у твоей могилы камень — и вырастет гора. Раздавит, наверное, то, что оставалось от человека, но будет заметна издалека. Гора, не человек.
Только и без камня никак нельзя: если ни у кого не пошевелилось нагнуться и принести — что ты был и как жил ты, а?
Возле останца камней не было — ни одного. Сила у места присутствовала, а вот камней не было — может быть, раньше совсем по-другому проявляли внимание. А сейчас, наверное, совсем мало народу здесь проходило. Никого.
Глянув на механиста, положил камень и Моисей, потом остальные неприкаянные — получился невысокий тур из семи булыжников. Хоть что-то — на девятерых упокоенных, или скольких тут на самом деле забрали горы?
Венедис за камнями не следила — чуть в рот не заглядывала умирающему видутана. Тот бредил совсем уж беспредметно, но девушка вслушивалась. То ли зацепку искала, то ли и вправду — понимала. А шаман распрягался то про кипящий чайник духов хэге, то про закрытую крышку мира нув'нянгы, которого Венди, переспрашивая, именовала «навью». Переспрашивать, кстати, у шамана даже при его здравой памяти бесполезно.
В конце концов Ясавэй жестами дал понять, что пора закругляться. Ткнул пальцем в Старьевщика:
— Инженер, убей мой пензер.
Вик вопросительно перевел взгляд на пахана. Тот указал на бубен:
— Наверное, чтобы никому не достался.
— А убить как?
— Совсем убей, — еле просипел видутана.
Старьевщик повертел в руках инструмент шамана. Выступы по краям делали бубен похожим на большую шестеренку добрых пяти пядей в диаметре. Совсем убить? Сам попросил — Вика всегда нервировала игра в иносказания. Он размахнулся
Ясавэй протянул руку — дай! Вик подчинился.
— Теперь уже — иди-иди, — снова забормотал видутана, — большое говно… у тебя есть… носи… судьба такая… а мне мешает сейчас.
Последней фразы шамана, кроме Старьевщика, никто не слышал.
Ясавэя оставили возле камня с ржавой табличкой. Завернули в одеяло, прислонили плечами к останцу и двинулись на юг, через перевал. Податься на запад можно было, не преодолевая седловину, но и Венди, и видутана считали, что проход через фокусную точку Места собьет с толку любую ищейку — что ханскую, что Гоньбы. Чуть позднее Моисей планировал свернуть вообще на восток, подняться на виднеющуюся поблизости безымянную высоту, обойти ее по траверсу через южный склон и только потом, петляя в лабиринте гор, отправиться на противоположную сторону Пояса.
Вик обернулся — шаман полулежал, укутанный в одеяло, сжимая в руках остатки бубна, и улыбался. Здесь ему нравилось. Легкий снег падал на лицо Ясавэя и уже не таял. Наверное, видутана так и умрет — с улыбкой во весь рот. Птицы и ветер очистят лицо от плоти, а шаман так и будет скалиться на Мертвую звезду обнаженными зубами.
— Жалко, — вздохнул Моисей, — хороший мужик. А бросаем, как собаку. И нам самим без шамана худо придется.
— А что, у тебя видоков мало? — поинтересовалась Венедис.
— Хватает, почему мало? Только они теперь каждый сам по себе.
Старьевщик знал, какую роль играл видутана в отряде Моисея. Интересное явление, Вику совершенно непонятное, — говоря механистским языком, шаман генерировал выделенную область в общем информационном потоке. Причем — вне физического пространства, и доступ в нее был позволен только членам группы. Этакая несущая частота для обеспечения синхронности действий.
— Нам бы сейчас связаться с той ватагой, что по западному склону идет, — продолжал сетовать пахан. — С Ясавэем бы на раз контакт настроили. А сейчас придется думки ловить, слаживаться, и поди разберись еще потом, что у кого конкретно на уме.
В этом была непреодолимая проблема взаимного обмена мыслями. Снять чужую эмоцию не так сложно, как кажется. Даже на почтительном расстоянии, если хорошо знаешь человека. Транслировать свою — тоже реально, надо только достучаться. Синхронизироваться потом — муторно, но при должной сноровке иногда получается. И даже тогда это не будет состоянием «вопрос-ответ», скорее — чем-то вроде резонанса, в котором трудно отличить свое от чужого. Понять, а тем более внятно выразить что-то в создающейся какофонии практически невозможно. Снова возвращаясь к терминологии механиста — ведь у каждого видока чуйка работает по-своему, в оригинальном протоколе. Видутана же ухитрялся согласовать каждого из своих.