Мелания
Шрифт:
Тем не менее Йен не говорит об этом, просто позволяя Микки отступить или сменить тему. Только от этого не становится лучше. Микки ощущает какой-то извращенный дисбаланс, потому что Йен ведет себя по-прежнему, а он все время сдается. Микки не любит чувствовать себя слабым, он злится все больше и больше, до тех пока уже не в состоянии себя сдерживать, и начинает огрызаться в ответ, теперь уже неспособный вовремя остановиться.
Кончается все тем, что их обычные пререкания превращаются в настоящие скандалы, что слегка противоположно тому, чего Микки хотел. На вторую ночь после решения Микки прекратить
Микки решает похерить план «А» до того, как его хватит удар.
Итак, поскольку мирные методы разрешения конфликта не работают, Микки решает попробовать молчание. Не все время, конечно – иначе это будет всего лишь другой пример нездоровых отношений, который увидит Мэлли. Но, когда бы Йен ни сказал какой-нибудь язвительный комментарий, который выглядит как способный привести к нескольким минутам игривого пререкания и изобретательных оскорблений, Микки просто. Не. Отвечает.
Когда Йен в эти дни моет тарелки и говорит: «Ты отстой, ты позволяешь мне быть рядом, чтобы иметь халявную домработницу», или когда он сидит перед ТВ и говорит: «В следующий раз, когда ты специально спрячешь пульт, я тебя придушу», или когда он вставляет член ему в глотку по самые яйца и говорит: «Ты был такой болтливый сегодня, а ну-ка, заткнись» – Микки просто игнорирует его.
Что выглядит, как хорошая идея, если не считать того факта, что в результате от этого становится только хуже.
***
Проходит всего лишь два дня, как Йен поднимает эту тему. Он только что сделал очередной тупое замечание, и Микки игнорирует его, все еще надеясь улучшить этим ситуацию. И ему тут же прилетает в ответ.
– Какого хера ты ведешь себя как дырка в заднице? – орет Йен.
Он взрывается так неожиданно, что Микки роняет из рук бутылку сока, которую он нес Мэлли, и матерится, когда содержимое разливается у его ног.
– О чем, блядь, ты говоришь? – спрашивает он приглушенным голосом, бросая озабоченные взгляды на Мэлли.
Они с Йеном на кухне, а она сидит на полу у дивана и, кажется, увлечена игрой, но он хочет исключить для нее всякую возможность услышать их разборки.
– Последние пару дней, – говорит Йен, с громким стуком ставя кружку на стол и указывая на Микки, – я выливаю на тебя всякое дерьмо, а ты просто игнорируешь это. Ведешь себя так, как будто ты не слышишь меня, но я знаю, что ты слышишь. Ты злишься на меня за что-то? И решил наказать меня чертовым молчанием?
Микки делает глубокий длинный вдох через нос. Он знает – Мэлли может услышать голос Йена, его злость и бранные слова, и все, чего ему хочется, это тоже начать орать в ответ, потому что так они с Йеном разговаривают, но он не может – он не может, он буквально не может, блядь, вынести мысль, что он сделает с Мэлли что-то, что делали с ним когда-то его собственные родители, то, что заставит ее чувствовать себя напуганной.
– Я просто пытаюсь, – шепчет Микки сквозь стиснутые зубы, – не, бл… черт, не драться с тобой все время. Понятно?
Мгновение Йен просто смотрит на него. Потом придвигается ближе и толкает Микки в грудь.
– И ты решил, что лучший способ этого избежать –
– Не все время, задница! – говорит Микки, повышая голос до того, как успевает осознать это. – Только когда ты говоришь хуйню, которая может привести к ссоре! Что, как оказалось, случается слишком, блядь, часто, потому что все, что ты вообще делаешь, это начинаешь это дерьмо!
– Когда на прошлой неделе, я хотя бы отдаленно начинал это дерьмо, Микки?
– Нет – не дерьмо, не в глобальном смысле, но просто… все эти твои мелкие комменты, все эти твои подъебки и подколы, которые ты выдаешь – это все, блядь, заставляет меня хотеть ответить тебе тем же – а я просто не хочу, блядь, пререкаться всю мою жизнь, ясно?
– Что ж, блядь, извини меня, я даже не думал, что ты так несчастлив, – вспыхивает Йен.
Он отодвигается от Микки и хватает свое пальто, задерживается, чтобы чмокнуть Мэлли в макушку, и вылетает из двери. – Пожалуй, я переночую у себя. Позвони мне, как отрастишь чертовы мозги.
Йен оказывается за дверью до того, как Микки успевает сказать что-нибудь еще. Вздыхая, Микки прикрывает глаза руками, пытаясь понять, как, блядь, опять все пошло не так.
Когда минутой позже он поворачивается к Мэлли, то видит, что она смотрит на него в растерянности, позабыв про свои игрушки. Микки слишком поздно спохватывается, что опять взялся за старое – кричал на Йена вместо того, чтобы разговаривать с ним, как положено двум взрослым людям.
Микки подходит к Мэлли, чтобы обнять ее и таким образом хоть как-то извиниться за все случившееся. Он наконец осознает, в чем проблема. Все очень просто. Этот огонь, это пламя, страсть – то, что, никогда не покинет их отношения с Йеном. Они построены на конфликте. И это не значит, что они не могут быть счастливы вместе – они оба так исковерканы, что практически нуждаются в этом, и им определенно никогда не найти кого-то, с кем им будет лучше, чем друг с другом.
Но это не значит, что они могут быть счастливы вместе и быть хороши для Мэлли.
Когда Микки понимает это, у него останавливается сердце, и он быстро падает на диван, потому что вдруг резко начинает кружиться голова, и такое чувство как будто его сейчас вырвет.
Он понимает, что ему придется сделать выбор.
***
Ночью, после того, как Мэлли засыпает, Микки лежит в кровати, смотрит в потолок и думает о своих собственных родителях.
Тэрри и Мелания, адская парочка. Муж и жена – одна сатана. Они поженились и начали плодиться еще подростками, когда думали, что вроде как влюблены, а кончилось все лютой ненавистью через несколько лет. Сейчас он на два года старше, чем были они, когда поженились. Йен – всего лишь на год.
Их отношения были построены на лжи, злости, ревности и недоверии, и это слишком шаткая основа. Они прятались вместе, боролись вместе и проиграли вместе, и то, что сейчас они снова сошлись, это, блядь, как какая-то судьба, в которую Микки едва ли мог поверить. Если бы не Мэлли, он бы вернулся к нему, не колеблясь ни секунду, как он всегда хотел, как он всегда чувствовал, ему необходимо. Он бы бросился головой вперед в эту сводящую с ума, болезненную, разрушающую душу любовь, которая делала Йена Галлагера особенным.