Мелхиседек. Книга 2. Человек
Шрифт:
И третье - учения создаются людьми. А люди создаются временем, которое имеет в себе исторические этапы. Любое внятное учение стареет. То, что сегодня хочется сказать человечеству мудрецами, - со временем может стать или глупостью, или капканом, если этому точно следовать в его же букве. Жесткие формулировки учений требуют их жесткой трактовки, а понятия морали, как мы видим в истории, гибки и постоянно совершенствуемы. Рано или поздно старая обойма учения уже не сможет вставляться в новый магазин этики. Умирают заданные условия нравственности, и умирают учения, которые их своими положениями пытались отразить. Поэтому, зная теперь о вечно изменяющейся конструкции, содержащей в себе моральные устои правил этики, мы должны не сомневаться и в том, что ни одно учение за ними не угонится и не предвосхитит на будущее. Не зря, ведь, наиболее живучими оказываются те учения религиозного толка, которые высказаны иносказательно и неопределенно. К ним всегда можно подсоединить через распознавание аллегорий нынешние взгляды и всё, вроде бы, остается в силе. А этические учения, например, древних греков, где четкость
Неизвестно, что будет с нами дальше, и где в каком месте невиданным злом завтра станет то, что сегодня ускользает от этой прямой оценки. Например, это может случиться с абортами, которые являются по своему прямому смыслу убийством ребенка, но пока еще не оцениваются столь категорично. Придет время, Бог изменит что-то в нашем знании об этом, и за этот грех будут судить так же, как сейчас судят за удушение нежелательных новорожденных случайными мамами, которые не только мамы по недоразумению, но и люди только по названию и внешнему виду. Такое с абортами может произойти, а может и не произойти. Кто знает Планы Бога? Какое учение сможет ручаться за что-то здесь или в чем-либо другом? Никакое.
Поэтому, получив такую мертвую изначально форму знания о Живом Знании, мы должны его вновь преобразовать в нечто, что может снова тянуться к нам живительным светом от Него, а не отрыгиваться из нас же в виде перебродившего продукта настоянных мыслей.
Зачем нам это нужно? Затем, во-первых, что в мире есть те же самые знания, которые через умопомрачения народов могут полностью забивать своим ложным стимулом голос совести. Таких случаев массового помешательства в истории немало: фашизм в Германии, основанный на идее "сверхчеловека"; марксизм в России, имеющий вид самоубийства этого государства, где и верх и низ делали все, чтобы России не стало, и ее не стало в крови и атеистическом бесчинстве; работорговля неграми; истребление армян турками; период сексуальной революции в Швеции; культ воров в Грузии в 70-90- годах конца XX века; резня палестинцев в Израиле сразу после образования этого государства; культурная революция в Китае; исламская революция в Иране; северокорейский военный социализм и т.д. Несмотря на массовый характер этих происшествий истории (на их внешний вид), их внутренний смысл для нас должен состоять в том, что для каждого человека в составе этих безумных масс теперь становилось возможным все, и этика как бы отменялась во имя цели, которую ставило всякий раз новое головокружительное учение. То есть, мы должны признать, что ориентир совести совершенно недостаточен для того, чтобы мы не сбивались с Его пути. Какое-то горячее убеждение со стороны может эту совесть заглушить, и нам не помешало бы иметь свое собственное убеждение, которое могло бы превращать в ничто любую пропаганду зла под видом любых высоких государственных, идеологических, финансовых или других целей. Это убеждение не должно быть логическим, чтобы быть универсальным и неуязвимым для любого случая. Оно должно быть внутренним, невыговариваемым, но непреодолимым. Таким, чтобы с ним ничто не могло соперничать. Оно должно быть от Бога. Только у него не может быть соперников.
Во-вторых, нам нужно этому знанию-убеждению придать вид дисциплинирующего сверхзнания и потому, что в мире есть искушения. В этом случае уже не через эффект толпы в нас могут извне проникать побуждения отмахнуться от совести, а извнутри нас самих появляются нашептывания собственных причин повременить на время с совестью и апологетика тонких предпосылок того, что лучше (на "пока", конечно!) ее совсем отключить. Зло совершается человеком в немалой доле своих причин именно через искушение, то есть через сознательное преодоление сверхлогического знания совести логическими аргументами. Поэтому, поднаторев в учениях и знаниях, можно всегда найти основания для того, чтобы не просто убедить себя в том, что результат нарушения этики по своей выгоде в данном случае превосходит награды спокойной совести, но и даже в том, что по определенной внутренней логике, не видимой наружному равнодушному наблюдателю, данное зло есть совсем и не зло, а необходимость. Потому что для его совершения есть определенные, ведомые только мне самому, правильные основания. То есть, делая плохое, самого себя можно убедить в том, что делаешь хорошо.
Все это может навести на ложную мысль о том, что нечто из разума может побеждать совесть. Но этого не происходит. Совесть никуда не уходит и никогда не поддается на уговоры. Ее не берет ни один аргумент. И рано или поздно, когда человек устает от этих своих самозабалтывающих монологов, выясняется, что все осталось там же, где и было - вот она совесть, не изменившая ни в чем своего первоначального мнения, как будто ничего и не слышала в оправдание. Но уже поздно - зло свершилось.
Поэтому, едва ступив на путь оформления какого-либо учения, мы должны с этого пути тут же сворачивать, ибо это не путь вперед, а кружение вокруг истины.
Ну и куда нам свернуть? Вывод очевиден - к Богу. Если мы хотим достичь соответствия Богу, то надо не просто знать о Боге, логически обосновав, что Он есть, и логически определив, чего Он от нас хочет, надо еще и знать Бога, то есть иметь Его в себе в виде убеждения, эталона, силы сопротивления злу и устремленности к правильному направлению намерения. А этого логикой не добиться. Логика дает не то знание, которое может быть рядом с Ним, ибо он сверхлогичен для нашего ума. Через что можно знать Бога? Какое знание доступно нам, характер которого имеет нелогический смысл, то есть не может быть обоснованным, но может исходить не от Бога, а, все-таки, от нас самих? Какое знание не может быть сформулировано доказательно, но которое имеет точно выверенное направление к Богу? Что не может иметь в себе логических оснований по самой своей сути, но может иметь в своих причинах устремленное к Богу намерение, движение души к Богу, ожидание Бога и желание Бога? Это - Вера.
Единственное отличие
Почему, перейдя к Вере, мы назвали эту нашу новую главу именно таким образом? Потому что, начав путь поиска своей задачи, мы сразу же оттолкнулись от той мысли, что мы - не обычное животное в цепи Сотворения, а в чем-то особенное. Поэтому мы стали, прежде всего, искать разительные отличия человека от животного, и сразу же набрели на самое видимое из них - на речь, которая повела нас дальше по ступеням наших рассуждений. В дальнейшем мы скрупулезно отмечали для себя всякий раз, что новое наше предположение о задачах человека в мире одобряется нашим внутренним куратором на тех основаниях, что оно все так же продолжает собой линию отличий между нами и другими видами живых существ. А потом мы перестали это делать вообще, как бы считая, что тут и говорить уже не о чем - искусство и этика это чисто человеческое, и не стоит даже вешать себе на шею такую заботу: доказывать, что животным данная деятельность не присуща.
И это действительно так. Но если быть скрупулезными до конца, то мы, конечно же, можем сказать и другое: речь, наука, история, искусство и этика, хоть и не составляют собой принципов организации животного мира, но в какой-то мере, все же, присутствуют в нем. Мы не можем сказать, что животные совершенно не знают всего того, что мы выше перечислили. Каждое из этих явлений действительно не определяет собой какую-либо необходимую предпосылку, обеспечивающую какую-либо структуру фауны (животного мира), но все же мелькает эпизодически в ней везде и повсюду. Дельфины переговариваются на ультразвуке и передают связную информацию друг другу. Танец пчелы-разведчицы это тоже речь, которая передает направление, азимут, расстояние и количество запасов найденного нектара. Когда гомонит стая дроздов, (что знакомо даже горожанам), обсыпав несколько деревьев сразу, то это не просто так, а для выяснение дальнейших намерений ее членов. Одна часть дроздов кричит: "Давайте, полетим!", а другая: "Давайте, посидим!". Кто кого перекричит, так и поступят. Народное вече. Так же в животном мире широко бытуют и крики об опасности, и брачные призывы, и вызов самца сопернику на бой, и окрики вожаков (например, в курятнике) и т.д., выступающие вполне как элементы речи. Речь до конца мы, все-таки, не можем исключить из примет животного мира. Она - отличие разительное между нами и ним, но не исключительное.
Что касается науки, то совсем беспомощными животных и здесь назвать нельзя. В особых случаях они проявляют изобретательность и способны делать открытия, граничащие по своей значимости с нашими научными открытиями. В основном это происходит тогда, когда по некоторым причинам им приходится менять среду своего привычного обитания. Медведи гризли, которых занесло в северную Канаду, придумали себе способ ловли лосося: на перепадах рек, через которые лосось идет нереститься в верхние озера, мишки ловят их прямо зубами, когда лосось выпрыгивает из воды, чтобы пересечь порог. Особо умные из гризли даже не стоят в холодной воде - они дожидаются, когда очередной сородич-рыбак ухватит пастью рыбину, подскакивают к нему, и оскаливают клыки (знак агрессии), а когда в ответ сверкает такой же оскал (мол, смотри, нарвешься!), хватают выпавшую рыбу и съедают ее на берегу. Они этому научились. Некоторые птицы научились бросать в воду белый камешек, которые хищные рыбы принимают за более мелкую рыбешку и бросаются на перехват, но тут их самих перехватывают из пике. Кошки, попавшие случайно на каменистый остров, где единственная пища находилась в каком-то озере, научились, к изумлению людей, нашедших их там через год, плавать! Когда человек поднялся в воздух, то это было торжеством человеческой науки - освоена новая среда обитания! А когда кошки научились плавать, то разве это не торжество их кошачьей науки - освоена новая среда обитания! Собаки и попугаи умеют считать. Не те шарлатаны, которые по тайному знаку дрессировщика в цирке достают нужную карту с цифрой из колоды, а лабораторные Декарты, которые выполняют задания людей по сложению и вычитанию вполне арифметическим способом. Животные могут научаться и могут совершать практические научные открытия при возникшей серьезной необходимости, или при наличии стимула. Это, конечно же, не наша наука, но это и не наше единственно полное отличие от них.
Что касается истории, то в вопросах организации общества муравьи и пчелы заткнули бы за пояс любую человеческую организацию. Их разделение труда, порядок и организованность недостижимы ни одному человеческому сообществу. У муравьев есть даже такие отрасли совместной деятельности, как земледелие, переработка пищевого сырья, дойные коровы (некоторые виды тли) и животные для забавы (некоторые насекомые). Всего, так или иначе, в соприкосновение с муравьями вступают и взаимодействуют около 584 видов других насекомых. Чем не многонациональные отношения?