Мелодия Секизяба (сборник)

Гельдыев Назар

Мама была в полном отчаянии. К счастью, в этот момент с улицы засигналила машина и тётушка Огульсенем поспешно сказала:

Пожалуй, пойду. Помогу тебе с лепёшками в другой раз, Представляешь, сватья Сона, еле договорилась с Керимом, чтобы он подвёз шкуру верблюдицы. Так что я побежала. — И она — в который раз за сегодняшний день — исчезла.

В соседней комнате отец, чертыхаясь, выбрался из-под одеяла.

— Клянусь всеми святыми, ещё минута — и я действительно превратился бы в тесто, — сказал он, отдуваюсь. — Минута —

и я задохнулся бы, так что мне никакой врач не мог бы уже помочь. Ну и сватью послал нам всевышний. Не знаешь, что и лучше — хорошая невестка и плохая сватья, или невестка похуже, а сватья получше. Сравнить её со стригущим лишаем — в самый раз, А ведь дело ещё не дошло до калыма. Да, с такой женщиной кашу так легко не сваришь. Просто сумасшедшая.

— Вот именно, — подтвердила мама. — Вот именно.

В это время и подъехала «неотложка». На этот раз мама, крикнувшая отцу, чтобы он поскорее ложился в постель, не ошиблась — то была, действительно, Кумыш. Отец тут же начал стонать так, что разжалобил бы даже разбойника с большой дороги, а мама то поддерживала ему голову, то тёрла ноги. Так что я успел встретить Кумыш и пока мы шли от ворот до двери комнаты ввёл её полностью в курс дела.

Затем началось представление. Кумыш вошла в комнату.

— Добрый вечер, тётя Сона, добрый вечер, Поллы-ага. Ну, давайте посмотрим, что с вами.

Отец застонал с удвоеннной силой.

— Вах, ва-ах, — стонал он всё громче и громче, — сил никаких нет терпеть, дочка. Всё жжёт, словно кусок стекла проглотил. Помоги, не то помру.

— Сейчас, Поллы-ага, сейчас. Я надеюсь, ничего серьёзного не может быть у человека с таким железным здоровьем. Знаете, что про вас говорит Ташли-ага? Наш Поллы, говорит он, — единственный человек, который не берёт никогда больничный лист.

На лице у больного выразилось удивление:

— Ты сама это слышала?

— Собственными ушами.

Больному стало немного легче.

— Да, — сказал он. — Что верно, то верно. Никогда никто в нашем роду не жаловался на здоровье. И я… наверное, действительно зря испугался. Дай мне какой-нибудь порошок, и всё.

— Нет, — сказала Кумыш. — Здоровье — здоровьем, а болезнь —: болезнью. Раз я здесь, я обязана осмотреть вас и поставить диагноз.

Услышав незнакомое слово, отец испугался.

— Что ты хочешь со мною сделать, дочка?

Едва сдерживая улыбку, Кумыш объяснила отцу, что такое «диагноз».

— А теперь придётся немного потерпеть, Поллы-ага. Ложитесь прямо, не напрягайте живот, вытяните ноги. Так, Теперь посмотрим… задерите, пожалуйста, рубашку, да, вот так, ещё повыше…

Мама смотрела на действия Кумыш с испугом.

— Э, Кумыш, дочка, — попросила она. — Может не будешь его осматривать? Дай порошок или таблетку — и всё. Я обещаю, что он поправится.

Кумыш между тем исследовала живот «больного». Она надавливала то здесь, то там, приговаривая при

этом: «Так. Так. Ещё здесь. И вот здесь».

— Хватит, — сказал отец, пытаясь опустить рубашку. — Если ты настоящий врач, должна уже определить, есть болезнь или нет, и если есть, как она называется.

— Правильно — согласилась Кумыш и лицо её порозовело.

— Неужели, — всё-таки удивился отец. — Ну и что ты нашла у меня в животе?

— Ничего не нашла, — ответила Кумыш. — Вы совершенно здоровы. Вот только возбуждены чем-то: пульс очень частый.

Отец посмотрел на Кумыш с уважением.

— Молодец, дочка, — сказал он. — Всё правильно. Никакой болезни у меня в животе ты и не могла найти, потому что болезнь моя не внутри, а снаружи, И тут уж болит так, что никому не помочь.

Пришла очередь удивляться Кумыш.

— Я вас не понимаю, Поллы-ага. Где это — снаружи?

— Да я скажу тебе, дочка где. Только дай слово, что выслушаешь всё, что я скажу, без обиды.

— Врач никогда не обижается на больного. Он обязан помочь, чем только может.

— Ты можешь мне помочь, дочка, Только ты, Поможешь?

— Конечно, Поллы-ага.

— Нет, ты поклянись мне.

— Я никогда не клянусь, Поллы-ага. Моё слово, когда я даю его, крепче всякой клятвы. Этому научил меня мой отец.

— Ладно, — согласился отец и рывком сел в кровати. — Тогда слушай. Ты права, Кумыш, никакой болезни у меня нет. Но душа уменя болит, и причиною этому — вы с Аширом. Я выбрал ему невесту и хочу женить его. И я тебя прошу — отпусти ты его.

— Отпустить, — задумчиво сказала Кумыш. — Что ж, надо подумать. А на ком вы его хотите женить?

— На Гюльнахал, моя милая, на Гюльнахал, — вставила своё слово мама. — Если бы не боялась сглазить, хвалила бы её с утра до вечера. И молода, и красива, а уж работящая — слов нет.

— Всё правильно, — подтвердила Кумыш мамины слова. — Гюльнахал — хорошая девушка. Но разве она собиралась замуж за Ашира? Этого мне не показалось.

— Ну, тут ты не судья, — вспылил отец. — За кого родители отдадут, за того и выйдет.

— В сердечных делах, насколько мне известно, — сказала Кумыш, поднимаясь, — дело обстоит совсем не так. Всему аулу известно, что Чарыяр всегда там, где Гюльнахал, и ближе к ней, чем её собственная тень. Она любит Чарыяра — зачем же ей выходить замуж за кого-то другого.

— Э, — возразил отец, — что ты понимаешь. С кем живёшь, того и любишь. Что может Гюльнахал понимать в любви? Ей кажется, что она любит Чарыяра, вот и всё. Ладно, с этим уж мы как-нибудь разберёмся. А ты, дочка, дала мне слово помочь, вот и помоги. Оставь нашего Ашира и пусть он будет счастлив с Гюльнахал.

— А сам он что думает по этому поводу?

— О, — выдохнул отец и закатил глаза, будто набрал полный рот мёда. — О! Да он день и ночь только о том и мечтаем как бы дожить до дня свадьбы.